– Я летал.
– Ну надо же! А ты, случаем, не шировой?
– Нет.
– Везет. Полетать во сне, и потом – никакого кумара.
– Сколько я проспал?
– Недолго.
– Час?
– Нет. Я успела выкурить сигарету. Или две.
Девушка куталась в ту же шубку.
– Тебе не жарко?
– Теперь нет. Знобит.
– Эфедрон?
Она кивнула.
Память заработала, послушно выдавая на «корочку» информацию. Эфедрон. «Наркотик любви». Раскрепощает, снимает моральные запреты и делает горячечную плоть «венцом творения». Применяется богемной молодежью и сочувствующими гражданами при организации группешников и прочих оргий. Дамам дает почувствовать не столько силу своей притягательности, сколько возможность ощутить нескончаемый «кошачий» оргазм, бурный и продолжительный. Втемную популяризиру-ется видными сексуальными газетенками, кои только вскользь говорят о последствиях: привыкание идет дольше, чем к тяжелым, жестким наркотикам, но с той же неотвратимостью; главное последствие, помимо кумара, пожизненная тяжелейшая депрессия, кончающаяся суицидом. Сиречь самоубийством. Такие дела.
– Девчонки ширялись тем же?
– Они помешали. Эфедрон, кокаин…
– Странная смесь.
Она пожала плечами:
– Кому что нравится.
– И шампусиком отполировались?
– Самую малость.
– И все?
– И все.
– А героин?
– Я не пробовала. Ребята им догонялись. Я правда не пробовала.
– А эфедрон часто практикуешь?
– Твое какое дело?! Ты еще спроси, часто ли ноги раздвигаю! А что в этой нищей провинции еще делать?
Я пожал плечами:
– Любить.
Таня сникла:
– Некого.
– Так уж и некого? Хороших парней нет?
– Хорошие есть. Только через пять – семь годочков эти «хорошие» превратятся в обрюзгших алконавтов. Так что я уж свой век бабочкой доживу, – Таня усмехнулась, но очень невесело, – если не свернут шею раньше. – Посмотрела на меня: – Можно я выпью?
– Конечно.
Отработанным движением она отвернула пробку с бутылки виски, покопалась в бардачке, извлекла стаканчик. Налила до краев, выпила залпом, налила второй и так же быстро опустошила. Закурила сигарету и откинулась на сиденье.
Глава 53
Я взял бутылку и последовал ее примеру, правда, пил прямо из горлышка.
– Кто эти ребята? – спросил я.
– Какие ребята? – не сразу отозвалась девушка: алкоголь подействовал на нее мгновенно, она разом обмякла, а лицо стало жалким и потерянным.
– Хозяева машины.
– Дошло наконец?
– Что именно?
– Ты думаешь, укокошил мелких сопляков, бандитов?
– А они были крутые мафиози?
– Дурак. – Она быстро налила себе еще стаканчик, выпила содержимое. – Просто мне теперь некуда возвращаться. И Ларе с Машкой тоже. По твоей милости. – Девушка вздохнула. – Ты укокошил сына председателя Кленовского горсовета, понял?
Чего ж тут не понять? При хорошей постановке потянет на теракт. Так что сообщение меня не обрадовало. Но и огорчило не слишком. Все это то ли будет, то ли нет. Где я и где будущее? То-то. Да и что это добавит к моим грехам?
– Начальственный сынок – это блондин?
– Да.
– А дружки?
– Они к районной «золотой молодежи» не относятся. Так, шушера.
– И велик ли город этот Кленовск?
– Велик или мал, а нас с девками теперь возьмут в оборот.
– Бандиты?
– И бандиты, и менты… Не вижу я в наше обормотное время между ними особой разницы.
– А вот это напрасно.
– Ты лучше скажи, странник, что нам теперь делать?
– Уехать.
– Куда?!
– Мир велик.
– Велик… велик… – Таня уронила голову на руки и залилась слезами. – Он-то велик, да кому нужны три девки-недоучки в этом великом мире? Это для тебя, может, мир и велик, а для нас он – как барак за забором. С колючкой и вышками по углам.
– А по шубейкам этого не скажешь.
– Фантики. Обертки для конфеток. К тому же – жалкая греческая дешевка.
– Но мех-то настоящий?
– Угу. Только что мы, пумы, чтобы жить теперь в этом меху да в зимнем лесу?
Поскольку вопрос был риторический, то, вместо ответа, я приложился к матерой квадратной бутылке и отхлебнул изрядный глоток доброго шотландского виски. Ибо ничего утешительного барышням пообещать не могу: если с ними заберут, то со мной – точно не отпустят. Да и… Все мы несем ответственность за собственную жизнь с младых ногтей, и в один прекрасный понедельник начать новую еще никому не удалось. Я не фаталист, но лучшее, что могу сделать, – это вернуть барышень на круги своя или, по желанию, вы-тащить их из опостылевшего Кленовска и опустить на материк, именуемый «земля». А дальше – вольному воля. Вот только… Всегда есть выбор: поступиться свободой ради безопасности; а свобода – это как раз то, чем люди охотнее всего жертвуют.
Девушка молчала, отрешенно глядя в ведомую ей точку на ветровом стекле. Ей предстояло принять решение, а делать это она, живя в образе ночной бабочки, совершенно отвыкла, если вообще умела когда- нибудь. Ибо как раз за собственным решением следует ответственность, которую нельзя переложить ни на кого. Даже если все сложится не просто неудачно, а из рук вон плохо. Испорченная, незадавшаяся жизнь для многих часто и беда небольшая, если можно обвинить в этом родителей, пьяницу мужа, семью и школу. Мазохистское удовольствие, получаемое от созерцания собственного «невиноватого» ничтожества, вполне компенсирует многим все остальное.
Татьяна докурила сигарету, решительно ткнула бычок в пепельницу:
