Ночь манила к себе, в высохшей траве сверчки исполняли свою завораживающую нескончаемую песню. Медленно, почти против воли, она перелезла через подоконник.
Цветы питтоспорума, остро пахнущие апельсином, уже облетели, но в воздухе была разлита сладостная свежесть напоенных росой трав. Едва Дели отделилась от стены дома, в лицо ей глянула яркая полная луна. Белые облака, крапчатые и рыхлые, как свернувшееся молоко, не затеняли ее света, проплывая мимо в северо-западном направлении, создавали вокруг ее растущего диска янтарный ореол.
Дели обогнула заросшую жасмином веранду, и перед ней неожиданно возникла темная фигура. Адам. Он увлек ее за собой в жасминовую тень и стал целовать, жарко, неистово. Ошеломленная, она вцепилась ему в рубашку, услышала под тонкой тканью бешеный стук его сердца.
– Я… я совсем не думала, что ты ждешь. Ты был какой-то странный, злой.
– Да? Я тебя целый месяц не видел, так мучился, когда ты в прошлый раз в церковь не приехала.
– Я ничего не могла сделать, милый. Было так сыро. Но сегодня днем…
– Молчи! – резко оборвал он и, притянув к себе ее руку, повлек за собой, прочь из сада, вниз, к реке, которая поблескивала среди серебристых деревьев.
Когда, остановившись, он взглянул на Дели, в его измученных глазах зияла черная пустота.
– В такую ночь все голоса должны молчать, звучать дано лишь Шелли:
– И от возвышенного – к патетическому – Адаму Джемиесону:
– Адам, как красиво.
– Это потому, что ты красивая.
Он нагнулся и поцеловал ее в ухо. От обжигающего дыхания по спине пробежала дрожь, прекрасное и пугающее ощущение. Ей почудилось, что рядом с ней кто-то незнакомый, совсем чужой, и она испуганно обернулась, чтобы удостовериться: Адам тут, никакой подмены нет. Он снова посмотрел на нее: на губах – незнакомая улыбка, глаза полузакрыты – и, обняв, повел вдоль берега к сосновой роще, где искусно переплелись свет и тени, туда, где в памятную для нее ночь два года назад она гналась за птицей.
В тени дерева он тяжело навалился на нее, прижал спиной к стволу. Его глаза метались по ее лицу; в проникшем сквозь ветви лунном свете ее широко открытые глаза и бледная кожа были хорошо видны.
– Дельфина, ты тогда правду говорила? Что хочешь стать моей вся, без остатка? – Голос его, слегка охрипший, дрожал.
– Да, да, конечно.
«Конечно», – откликнулась душа; «нет», – напряглось, инстинктивно отпрянуло тело. Перед глазами возник вселивший в нее ужас тип, которого она встретила недалеко от Кэмпаспа: он обнимал дерево и, похотливо ухмыляясь, манил ее к себе.
Губы Адама сошлись с ее губами, рука скользнула в расстегнутый ворот платья, нащупала маленькую острую грудь. Дели яростно замотала головой и с ненавистью посмотрела на окрашенную луной в коричневый цвет руку, которая двигалась по ее белой коже. Длинные темные пальцы той же формы, что тогда, все повторилось, только в ту ночь белые пальцы двигались по черной груди.
– Нет! – задыхаясь, выкрикнула она и обеими руками выхватила руку, отбросила ее от себя.
Адам не шевелился и не делал попыток вновь коснуться ее. Только смотрел с полной ненависти презрительной улыбкой, будто хотел сказать: «На словах мы все храбрые». Как объяснить все, что нахлынуло на нее в эту минуту? Как рассказать про его отца и кухарку лубра? Она судорожно схватила руку Адама и принялась осыпать ее поцелуями. Но рука оттолкнула ее, холодно, безжалостно. Резко повернувшись, Адам зашагал вдоль берега, с каждым шагом все больше удаляясь от дома. Дели кинулась за ним, спотыкаясь о кочки, плача, умоляя подождать. Наконец, он замедлил шаг, обернулся.
– Успокойся, а то Ползучую Анни накличешь. Иди спать, я еще погуляю.
– Но Адам…
– Ты уйдешь, наконец?
В голосе его было столько горечи, что она, не говоря ни слова, подчинилась. Она шла к дому через освещенный мягким лунным светом сад, еле сдерживая рыдания, а войдя в комнату, бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку.
Первой среди утешительных оправданий придумалась гордость. Он сам виноват, обошелся с ней грубо и несправедливо. Она не врала, она готова подчиниться ему, но сегодня все произошло слишком неожиданно… Гордость постепенно забылась, и ее окружила холодная пустота: она потеряла Адама, он больше не будет ее любить. Оцепенев от горя, она лежала, не замечая москитов, которые беспощадно жалили открытые шею и грудь. В доме все спало. Ей показалось, что прошло несколько часов, Адам, наверное, уже вернулся.
Внезапно решившись, она поднялась и, сняв платье, накинула длинную ночную сорочку. Тихонько открыла дверь: она проведет эту ночь с Адамом. Пусть Эстер застанет их утром вместе, все равно. Она докажет, что не боится. Она на цыпочках прошла через коридор к спальне Адама, повернула ручку двери. В комнате было темно. В еле брезжащем свете луны смутно белела неразобранная пустая постель.
Потерянная, совершенно без сил, Дели вернулась в свою комнату, села на кровать и, подтянув к себе колени, прислушалась: не скрипит ли задняя дверь. Веки сомкнулись, голова упала на грудь, и она резко, так, что заболела шея, вскинула ее, потом все повторилось, и она уже не могла сопротивляться; измученная переживаниями, забылась тяжелым сном, оставив гореть свечу.
Ее разбудил страх, всепоглощающий и необъяснимый. Оплывшая свеча рисовала на стенах жирные пляшущие тени. И вдруг совсем рядом раздался крик: «Дельфина!»
Она бросилась к окну и высунулась на улицу. Над цветущим эвкалиптом стояла луна, и от нее на землю шел тусклый желтый свет. На небе – пи облачка.
