– И потом, – продолжала развивать свою мысль Дели, – вы забываете, что мне частично принадлежит пароход, который плавает в верховьях Дарлинга. И он может принести мне целое состояние.
– Частично. И какая часть тебе принадлежит? Двадцать пятая! Я понимаю, ты помогла тогда капитану Тому в знак благодарности, но, думается, эти пятьдесят фунтов можно было бы поместить и в более доходное место. Чем скорее ты попросишь вернуть тебе деньги, тем лучше. – Ее желтые, с проседью, кудряшки, негодующе поднялись над маленьким лицом. – Он что, сам не понимал, у кого берет деньги, ведь ты тогда была совсем ребенком?
– Я сделала это вполне сознательно, миссис Мак. И дядя Чарльз одобрил.
– Да, но твой опекун, как мне кажется, человек не очень практичный.
– Ну и пусть. Я знаю, Том вернет мне деньги, как только получит всю прибыль. И на будущий год я смогу учиться в Художественной школе и не работать. Л, может, буду делать и то, и другое.
Дели смотрела на ворох открыток, на которых деревья в результате ее стараний приобрели неестественно зеленый, а небо неестественно голубой цвет, и думала, как совместить работу и учебу. Она хотела попросить у мистера Гамильтона выходной, чтобы можно было посещать уроки живописи, и не решалась: его неулыбчивое лицо и суровый вид не располагали к каким-либо просьбам.
Мистер Гамильтон вбежал в комнату – он всегда спешил – и критическим взглядом окинул работу Дели. Потом выпрямился и качнулся на каблуках. Он был явно доволен, однако его лицо по-прежнему оставалось бесстрастным.
– Ну вот, теперь то, что надо, – с несвойственным ему воодушевлением проговорил мистер Гамильтон. – Вы поняли, что от вас требуется. Макфи говорил, что вы очень талантливы, настоящий самородок. Гм-м, в самом деле. Жаль, что Макфи уезжает. Такая потеря для города.
– Для меня тоже, я буду скучать по ним обоим. Они первые, с кем я подружилась в Эчуке. Они предлагали мне переехать вместе с ними в Бендиго, но я не захотела из-за реки, не могу с ней расстаться.
– Оба Макфи о вас очень высокого мнения, поверьте.
– Я постараюсь вас не разочаровать, мистер Гамильтон. Я хотела вас попросить…
– Нет, нет, девочка, не надо просьб. Помните: как можно больше ярко-голубого. Эти открытки вышли просто замечательно.
У входной двери звякнул колокольчик и мистер Гамильтон исчез. Дели вздохнула и снова взялась за кисти.
2
Уезжая, миссис Макфи подарила Дели новое платье, вернее, она купила десять ярдов бледно-голубого бомбазина с изящными розовыми бутонами по всему полю, и они с Дели выкроили платье с модной юбкой «принцесса» и легким шлейфом, который крепился на спине; по всему подолу в несколько рядов шли оборки. Когда Дели в первый раз надела платье и, завязав широкий голубой пояс, посмотрела в зеркало, она не узнала себя.
Она будто стала выше, стройней и изящней. Спускаясь по лестнице, она приподняла рукой шлейф, и тут ей в голову пришел план, который могла придумать только женщина. Прежде всего она попросит мистера Гамильтона сфотографировать ее в новом платье.
Каждое утро до начала работы Дели должна была просматривать Книгу записи посетителей и вытирать пыль с кушетки, плюшевого кресла, растущей в кадке пальмы и задника, на котором была нарисована лестница с мраморной балюстрадой.
Мистер Гамильтон не любил снимать детей, и Дели оказалась тут незаменимой помощницей. Она усаживала хнычущего малыша на меховой коврик и снимала ему ботиночки. Коврик щекотал детские пальчики, и довольный малыш начинал улыбаться и гукать. Крохотные девчушки с огромными от испуга глазами и огромными бантами на талии стояли на одной ножке, обутой в черный чулок, а Дели держала в своих руках их ладошки. Мальчики в нарядных бриджах и кружевных воротничках, заметив улыбающуюся из-за маминой спины Дели, тоже расплывались в улыбке.
Дели потихоньку училась ретушировать, стараясь, чтобы на портрете как можно меньше были заметны недостатки лица позирующего: убирала веснушки, делала темнее светлые брови, добавляла световые пятна в волосы и зубы.
Мистер Гамильтон, хотя и скупой на похвалы, был очень доволен помощницей. Подумать только: и как он мог терпеть возле себя тупоголового парня, работавшего у него раньше? Никакого сравнения! Однако он старался не перегружать девочку. Хрупкая Дели казалась ему физически слабой, и если он вдруг находил, что она выглядит уставшей и бледнее обычного, он немедленно отправлял ее домой отдыхать. На самом дело бледность кожи была присуща Дели от природы, а то, что казалось усталостью, было всего лишь проявлением скуки. И Дели, получив освобождение от работы, тут же подхватывала этюдник, бежала на природу и рисовала, пока не исчезал с небосклона последний луч света.
Дели принесла новое платье в комнату, где работала, и оставила его лежать в картонной коробке. Убедившись, что посетителей на сегодняшний день больше нет, она поспешно сияла рабочую блузку с высоким воротником, узкую саржевую юбку и скользнула в волны ласкового, струящегося шелка. Мгновение – и девочка преобразилась. Щеткой и гребешком она красиво уложила на лбу несколько вьющихся прядей и, высоко подняв голову, грациозно прошлась по ателье, сопровождаемая мягким шелестом юбок.
Мистер Гамильтон, который в эту минуту передвигал кушетку, остановился и удивленно заморгал. От волнения щеки Дели порозовели, а глаза стали почти черными. Белый лоб, оттененный черными волосами и темными ниточками бровей, казался мраморным.
– Ну и ну, – удивленно протянул мистер Гамильтон. По лицу Дели скользнула торжествующая улыбка.
– Это здесь не понадобится. – Мистер Гамильтон резко отодвинул диван. – Здесь нужна лестница с итальянской балюстрадой. Сейчас что-нибудь придумаем. – На губах его мелькнуло подобие улыбки.
Мистер Гамильтон засуетился, выбирая Дели место у нарисованной лестницы, – в нем проснулся художник. Он принес подушку и, положив ее на пол, пристроил на ней длинный шлейф. Дели молча наблюдала за его приготовлениями. Мистер Гамильтон вернулся к фотоаппарату, заглянул в объектив и вновь вынырнул. Склонив голову на плечо, он присмотрелся к Дели, что-то прикинул.
