Нобору, младшим сыном становился Синго-сан.
«А как же я? — подумал Хайден. — Когда сражение закончится, мне что же — как ни в чем не бывало возвращаться в Каноя-Сити? Получается, что, после того как каньцы будут наказаны, я вернусь к отцу и снова окажусь в его власти?
Он смотрел на проплывающие мимо знакомые места. В душе росло напряжение, усиливающееся за счет царящего среди находящихся вместе с ним в гондоле небесного танка суровых воинов приподнятого в предвкушении битвы настроения. Перед машиной разворачивалась пыльная лента Накасендо — дороги, ведущей в Каноя-Сити, к реке Такигава и лагуне, в которую она впадала. Как и большинство дорог на Осуми, ее, с тем, чтобы ограничить возможности передвижения крестьян и других потенциальных возмутителей спокойствия, практически никогда не ремонтировали. Вскоре справа показался возвышающийся посреди сонного скопления убогих деревянных хижин и бамбуковых изгородей холм, где на небольшом кладбище покоился в урнах прах предков клана Хидеки. А за всем этим до самого горизонта простиралось нефритово- зеленое бескрайнее море.
В гондоле находилось около пятидесяти вооруженных до зубов воинов. Хотя, в принципе, машина могла бы двигаться и на автопилоте, на борту имелся пилот и его помощник, в обязанности которого входило принимать по радио приказы и обеспечивать взаимодействие с другими машинами. В чем конкретно заключалась роль остальных находящихся на борту воинов Хайдену было не совсем понятно. Наконец Ясуко принялась объяснять:
— Эти сидения — катапультирующиеся кресла. Как только мы окажемся на передовой, они будут выстрелены из машины. Таким образом наши воины смогут практически сразу оказаться в самой гуще сражения.
— Вы хотите сказать, что они собираются драться врукопашную?
— Конечно. Нет ничего почетного в том, чтобы убить врага издалека, анонимно. Идеал поединка для самурая — это двое сошедшихся лицом к лицу противников, стоящих на расстоянии двух клинков друг от друга и сжимающих в руках лишь остро отточенные мечи.
Где-то над южным горизонтом сверкнула молния.
«Еще одно знамение судьбы, — подумал он. — Жесткий свет звезд чуть смягчаемый проплывающими по небу облаками, странные тени, пробегающие по колышущейся под легким ветерком зелени рисовых полей, покачивающиеся верхушки деревьев. Каждый раз, видя все это, я снова и снова поражаюсь тем переменам, которые вызывает на земле, в море и в небе нечто столь отдаленное, как критическое расположение нексусов! Они оказывают влияние на погоду и пси-воздействие на человеческий разум. Становятся причиной северных сияний и огней Святого Эльма. Ураганов и вспышек безумия. В них кроются корни доисторической земной астрологии и обнаруженной на Луне пси-аномалии. Японцы наверняка знают, что нексусы близятся к квадратуре. Пси милостивое, ну почему же все должно было выйти именно так? К чему эта кровавая битва, в результате которой тысячи людей отправятся в могилу? И все это из-за меня!»
Теперь их ориентиром стал силуэт особняка Хавкена и, глядя на этот торчащий посреди скачущего вверх-вниз пейзажа из то и дело сворачивающей и ныряющей машины снежно-белый призрак, Хайден вдруг почувствовал головокружение. За особняком когда-то рос высокий голубой бамбук. Но какой-то шальной луч скосил его и теперь узловатые стволы были разбросаны по земле подобно гигантским стеблям используемого при гадании тысячелистника. Опустевший и разграбленный неизвестно кем особняк был уже совсем близко. Вытащенные из него вещи из него были раскиданы на лужайках снаружи, а ставни и двери сорваны с петель. У подножия парадной лестницы догорал разведенный кем-то костер. «А ведь в этом особняке должна была состояться моя свадьба, — с удивлением вспомнил он. — Свадьба с женщиной — впрочем, нет, с девушкой — с американской девушкой по имени Аркали Хавкен, лица и голоса которой я уже почти и не помню. Неужели мы с ней и вправду сидели здесь, гуляли в окрестных лонгановых, хурмовых и тамариндовых рощах, и бросали золотой кобан в озеро, загадывая при этом наше общее желание? Ведь это было еще совсем недавно! А впечатление такое будто все это происходило чуть ли не в прошлом веке, в какой-то иной жизни. — Он вздрогнул. — Да это была совсем другая жизнь. Похоже здесь на Осуми даже само время течет не так как везде».
— Наши разведчики установили, что все эти купеческие дома пусты, — весело сообщил Синго, заметив, что Хайден разглядывает богатые загородные особняки. — Видите как быстро каньцы дали отсюда дёру?
— Они просто отступили под прикрытие защитных полей Каноя-Сити, — возразил он, до глубины души потрясенный царящим здесь запустением. А сам тем временем думал о том, что каньцам впервые доведется сразиться с армией самураев на одном из их родных Домашних Миров. Возможно ли вообще остановить такую силищу после того как она пришла в движение? Или эти сами не свои до войн лунатики будут гнать каньцев до самой Сацумы, полностью уничтожат находящийся там китайский анклав и широко разольются вдоль всей границы, как не раз уже бывало в ходе конфликтов между Ямато и Санаду? Господи, какой же кошмар я выпустил на волю?!
Наконец он оторвался от созерцания разгромленного особняка Хавкена и сказал:
— Мы уже совсем близко.
— Сражение начнется очень скоро, — сказал Синго.
— Даже немного жаль, что с нами нет Хайго Годзаэмона, — заметил он, выдавая тем самым, что нервничает. — Если вы и вправду собираетесь сражаться врукопашную, то ему бы здесь просто цены не было. — Машина заложила очередной крутой вираж и он с усилием сглотнул. — Хотя, с другой стороны, если бы Годзаэмон-сан сейчас был жив, то нас бы здесь наверняка не было.
— Если бы да кабы! — раздраженно огрызнулся Синго. — Все это сущая бессмыслица. Никаких «если» и «то» быть не может. Просто вы, гайдзины, живете исключительно в своих безумных, самонадеянных мыслях и потому совершенно не понимаете окружающего вас мира. Только Дзэн учит правильно воспринимать действительность: во Вселенной нет никаких «хотелось бы» и «могло бы», а есть только то, что есть, да и это — чистая иллюзия. Не мешало бы и вам научиться это понимать.
«А что если он прав? — подумал Хайден, пораженный печалью этой идеи. — Вдруг все на свете и вправду лишь иллюзия, причем такая, в которой наш собственный выбор не играет ни малейшей роли? Что если на самом деле мы вовсе не обладаем свободой воли? Какой тогда смысл к чему-то стремиться? Разумеется, было бы чистым безумием считать, что твои собственные действия не влекут за собой никаких последствий. Это вело бы к полной безответственности. Но с другой стороны считать так довольно удобно, поскольку, верь я в то же, во что верят самураи, меня не угнетало бы так сильно чувство вины за гибель Дэнни Куинна, и не терзало бы сознание того, что армия явилась сюда из-за меня.
Из переговорного устройства вдруг полился поток каких-то торопливых донесений.
— Отличные новости! Путь для наступления свободен.
— Вы собираетесь ударить прямо по Каное? — в ужасе спросил он.
— У каньцев нет ни купола ни полей.
— Как, и полей тоже?
— Похоже кто-то испортил генераторы. — Синго хохотнул. — Как вы выражаетесь, очень хорошее пси. Причем целая река!
— О, Господи!
Он облизал губы поскольку во рту внезапно пересохло. «Вот и в этом еще одно существенное различие между нами. Американский пси-астрогатор мыслит в категориях подчинения всего пси — любого — своей воле, в то время как даосский матенавт пытается отыскать поток только хорошего пси и воспользоваться им. Пра-а-клятье, талант там или не талант, но сегодняшний день мне нисколечко не по душе!»
Он по-прежнему сидел туго стянутый ремнями в небесном танке, неотвратимо несущем его, Ясуко и Синго навстречу битве. Следующие позади них подразделения начали выстраиваться в боевые порядки. На обращенном к ним краю космодрома пехота рассыпалась по лабиринту многочисленных построек. Здание космопорта прикрывали лучевые орудия. Их самоходные лафеты, двигаясь зигзагами, выписывали длинные восьмерки, демонстрируя смертоносную маневренную силу, готовую в любой момент обрушиться на врага.
В то время как они, оглушительно ревя, маневрировали, большая часть пехоты пропала из виду, укрывшись под завесой радиомолчания и скрытно продвигаясь к лагуне, между тем как остальные начали наступать в направлении города по чавкающей грязи рисовых полей, начинавшихся в четверти мили от
