– Надеюсь.
Мэгги попросила Конни вызвать такси и через двадцать минут уехала.
В половине пятого поезд, на котором ехала Мэгги, прибыл в Лидс. Такси дожидалось ее возле вокзала. У входа в здание она купила охапку цветов и села в машину, велев ехать в Йетли.
Со времени похорон Мэгги помнила, что могила Грейс Кендал и ее родителей находилась в старой части кладбища, у стены, под черным гранитом, на котором были выгравированы имена всех троих. Грейс Амелия Кендал. 1922– 1982. Внизу было написано: «Их соединила смерть».
«Как хорошо верить в такие вещи, – подумала Мэгги. – Многие считают смерть началом новой, настоящей жизни. Но я уверена, что наша земная жизнь – единственная и последняя, и все, что мы успеем в ней, с нами и пребудет, и никакой другой жизни в обмен на добродетельное поведение не последует».
Цветы Мэгги положила прямо на могильный камень. Она купила несколько букетов роз, гвоздик, ирисов, маргариток, тюльпанов, и их пестрота торжествовала над чернотой могильной плиты. В школе мисс Кендал всегда ставила цветы в вазочку на столе. Ее любимыми цветами были фрезии, но сейчас для них был не сезон.
Отступив на шаг назад, Мэгги чуть не упала, наткнувшись на старика, который стоял позади нее.
– Простите, я не видела вас.
– Да-да, вы задумались. – Он кивнул на могилу. – Вы, наверное, были ее ученицей?
Старик говорил с местным акцентом. Она вспомнила свое детство. Когда-то и она так говорила.
– Да.
– Хорошая она была, Грейс Кендал. Двух моих дочек учила.
Старик был очень почтенного возраста, почти такой же старый, как деревья над могилами, и такой же согнутый. Он был похож на садового гнома, побитого жизнью и утратившего свою яркость. Он тяжело опирался на резную палку. Выцветшие голубые глаза, огромные и круглые, как у совы, за толстыми стеклами очков, с добрым любопытством смотрели из-под козырька на Мэгги.
– Нечасто доводится видеть людей возле этой могилы, – сказал он. – Некому особо приходить – кто разъехался, а кто сам тут покоится неподалеку. – Он откашлялся. – Я пришел на женину могилу, но как прихожу сюда, обязательно заглядываю и на могилу Кендалов. И к другим захожу, кого знал. Да, Грейси Кендал была такой учительницей, каких теперь не встретишь. Настоящая. Да нынче и не уважают учителей-то – они ничем от других не отличаются. Их и от учеников не отличишь. Длинные волосы, джинсы. И школы все одинаковые. «Общедоступные»! Никакой дисциплины. Дети творят чего хотят... А вы родителей приехали навестить?
– Нет, их нет в живых.
– У меня почти все знакомые перемерли. И мне скоро сюда дорога. Ходить тяжело. Выбираюсь сюда раз в неделю, перед тем, как в церковь идти. В гору надо взбираться, мне не под силу. Приходится на автобусе ездить...
Мэгги поняла намек.
– Позвольте вас подвезти? У меня за воротами машина.
– Очень любезно с вашей стороны.
– А в какую церковь вы ходите?
– На Брауто-роуд. Это...
– ... церковь Конгрегации детей Господа.
– Вы знаете? – Его голос прозвучал удивленно и с ноткой подозрительности. Конгрегационная церковь не пользовалась доброй славой среди представителей других конфессий.
– Я в школе училась с одной девочкой, которая туда ходила. У нее родители были очень верующие.
– А как их звали?
– Их фамилия была Хорсфилд, – сказала Мэгги.
– Как, Альфред и Мэри?
У Мэгги засосало под ложечкой.
– Вы их знаете?
– Как не знать! Еще с тех пор, как Альфред присоединился к нашей церкви, до войны. Они там и с Мэри познакомились. Я у них и на свадьбе гулял, и на его похоронах был.
– Я и не знала, что он умер, – сказала Мэгги, нисколько не опечаленная этой новостью.
– Уж десять лет, как помер. Рак.
– А миссис Хорсфилд?
– А, Мэри жива-здорова. Очень активно трудится в церкви, как всегда. Вера для нее все. Ни одной службы не пропускает. И сегодня придет.
Мэгги закашлялась.
– Я знавала их дочку, Мэри Маргарет.
– А, ну да, она училась тут почти тридцать лет назад. Девочка плохо кончила. Убежала как-то в субботу, когда должна была на работу идти, больше о ней не слыхали. Никто не знает, что с ней сталось. Но ежели вы с ней учились, вы это помните.
