прежней жизни.
Неудивительно, подумал Блэз. В той жизни у Чарльза была дочь! С его глаз словно спала пелена.
— Тогда с чего ты взяла, что он оставит все тебе? — Блэз с трудом сдерживал ярость. — Из-за тебя я попал в глупое положение…
— Но ведь они не виделись с тех пор, как он от них ушел. Двенадцать лет он писал ей письма, которые она возвращала нераспечатанными. Она никогда не скрывала, что он перестал для нее существовать. Так что, поверь мне, ты не сообщишь ей ничего нового.
Проклятье, подумал Блэз. Ты втянул меня в опасную игру, Чарльз. Что мне теперь делать? Изображать третейского судью?
— Но ты по меньшей мере могла бы предупредить меня о ее существовании.
— Я была уверена, что папа сам сообщил тебе, раз он назначил тебя душеприказчиком.
Верно, подумал Блэз, сообщил, но слишком поздно.
Он был вне себя от ярости. Он никогда не сомневался в полном доверии Чарльза, и хотя тот неоднократно повторял это в своем письме, Блэза не покидало ощущение, что его подставили. Он много раз перечитывал это письмо.
Выучил наизусть…
«Мой дорогой Блэз, — так начиналось оно. — Теперь ты знаешь, что я избрал тебя своим душеприказчиком.
(Это касается обоих завещаний: французского и английского.) В этом письме я попытаюсь объяснить тебе причину своего решения.
Дело в том, что ты лучше других сумеешь выполнить мою последнюю волю. Я всегда абсолютно тебе доверял.
К тому же ты муж моей падчерицы. Меня всегда восхищало твое умение справляться с Доминик. Это не просто: красивые женщины своевольны.
Короче, дорогой Блэз, я прошу тебя убедить мою родную дочь Кэтриону Деспард принять оставленное ей наследство — лондонское отделение компании.
Предвижу твое изумление. Кроме моей жены и падчерицы да нескольких старых служащих, никто не знает, что у меня есть дочь от первого брака. Мириться с поражением не в моем характере, а с дочерью, увы, я потерпел поражение.
Ее зовут Кэтриона Сьюзан Деспард, ей двадцать шесть лет. Она живет в Лондоне, на Кингс-роуд, над маленьким магазином, в котором она под именем Кейт Меллори торгует — чем бы ты думал? — фарфором. Дочь отказалась от моего имени после того, как я ушел от ее матери к Катрин. Я пытался объяснить этот неизбежный шаг в тех письмах, которые посылал ей в течение двенадцати лет.
Напрасно, она не потрудилась даже распечатать их. Первое письмо вернулось ко мне разорванным в клочки в другом конверте, все остальные просто отсылались назад с надписью: «Адресат выбыл. Вернуть отправителю».
Блэз, я прошу тебя, убеди ее прочесть эти письма. Мне нужно, чтоб она поняла причины, побудившие меня совершить то, что она сочла предательством и отказалась простить. Когда-то мы с ней были очень близки. Я любил ее всем сердцем, и она платила мне тем же. Я никогда не перестану сожалеть о том, что принес ей много горя, вот почему я так упорно добивался примирения. Беда — и мой жизненный крах — в том, что она не хочет простить.
Я мечтаю о том, чтобы моя маленькая Кэт — так я ее называл — продолжила дело Деспардов. Она плоть от плоти моей. У нее глаз и чутье Деспардов. Совсем малюткой я каждую субботу брал ее на аукцион и дал ей торжественное обещание: когда-нибудь все это будет принадлежать ей. Я сдержал слово. Я возлагаю на нее большие надежды. В пять лет она проявляла задатки прирожденного знатока антиквариата, в десять могла безошибочно отличить подделку от подлинника, верно атрибутировать вещь, расшифровать китайские иероглифы, обозначающие время и место изготовления. Она унаследовала то, чего не приобрести никакими усилиями: природный вкус своих предков. Она должна занять место за письменным столом, где я просидел тридцать пять лет. В ней течет кровь Деспардов, и ей по праву принадлежит наследство и имя, которое она отвергает — Кэтриона Деспард.
Но я не могу забыть и о своей падчерице. Я оставляю ей филиалы в Париже, Женеве, Монте-Карло и Гонконге — в этом последнем городе она вела дела самостоятельно. Каждой из них я даю год, в течение которого им нужно будет проявить себя. Та, у которой будет больший годовой доход, получит «Деспардс Интернешнл». Но, чтобы Кэтриона освоилась с делами, требуется время. Талант не заменит опыта, которого у Доминик предостаточно. Если я умру в начале или конце финансового года, который начинается 1 января, то первый год пойдет на обучение — это справедливо Но если моя смерть наступит в середине финансового года, тогда остаток года пойдет на обучение, и испытательный срок начнется 1 января.
После подведения годового баланса победительница займет мое место президента и генерального директора «Деспардс Интернешил».
Ничего лучше я не смог придумать. На стороне Кэтрионы врожденный талант, тогда как у Доминик большой опыт работы в крупном аукционном доме. Надеюсь, я предоставил им равные возможности, но все же, Блэз, на всякий случай даю тебе право действовать так, как тебе представляется наиболее справедливым. Прошу тебя стать моим поверенным Когда я говорю, что мы оба хорошо знаем Доминик, я не хочу сказать ничего дурного, ты понимаешь, что я имею в виду.
Отстаивай мои интересы, Блэз. Я никогда ни о чем тебя не просил. Мне хочется быть уверенным, что аукционный дом Деспардов будет развиваться в том направлении, которое я наметил много лет назад — конечно, в пределах разумного. О Катрин не тревожься: она будет прекрасно обеспечена, а дела, как нам обоим известно, ее не интересуют.
Оставляю выбор средств на твое усмотрение. Прошу тебя об одном: исполнить мою последнюю волю.
Благодарю, твой Чарльз».
«Ну и работу задал мне старик», — подумал Блэз.
И хотя приложенная к письму фотография не позволяла судить о характере дочери Чарльза — снимок был сделан на улице и по нему невозможно было составить представление о Кэтрионе, — он уже чувствовал к ней неприязнь.
Из-за нее заварилась вся эта каша. Если она сражалась с отцом двенадцать лет, то вряд ли смягчится, узнав о его смерти. И зрелищем похорон ее не пронять. Она наверняка из тех злопамятных мегер, которые годами вынашивают планы мести. Однако Чарльз искал с ней примирения… Почему же она не прочла его писем? Похоже, она привыкла видеть мир в белом и черном цвете.
С такими мыслями Блэз стоял перед со вкусом оформленной витриной. Бежевая ковровая ткань, бархатные драпировки того же цвета, изящный резной столик — китайский? — на нем бронзовая с зеленой патиной статуэтка лошади. Тоже наверняка китайская. Жалюзи мешали заглянуть внутрь.
Он решил обойтись без предварительного звонка: женщина, лелеявшая злобу долгих двенадцать лет, останется глуха к любым увещеваниям. Нужно застать ее врасплох, встретиться лицом к лицу. Тогда, возможно, она выслушает его. Он резко распахнул входную дверь, и колокольчик зазвенел, как на пожаре. Одна из двух женщин, занятых беседой, та, что повыше, повернула голову и холодно произнесла: «Подождите немного, сэр. Я занимаюсь с покупательницей». И снова повернулась к нему спиной. Сомнений быть не могло. Перед ним стояла Кейт Меллори. Он узнал ее по хлопковому пиджаку, который заметил на ней на фотографии. И джинсы были те же самые, и ковбойские ботинки. Неожиданной оказалась ярко- рыжая копна волос. Он заметил, что веснушек у Кейт больше, чем песка на пляже, а глаза золотые, как у тигрицы. Голос был резким. И выговор совершенно английский. Он почему-то ждал легкого французского акцента, как у Чарльза…
Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Блэз обернулся. У великолепной ширмы, которая отделяла служебную часть магазина от остального помещения, стоял высокий элегантный мужчина, похожий на Сомерсета Моэма. Когда он перехватил взгляд Блэза, его насмешливое лицо скривилось в улыбке, которая заметно теплела по мере того, как он, ощущая исходивший от посетителя запах денег, подсчитывал стоимость костюма от Сейвила Pay, туфель ручной работы, чемоданчика из крокодиловой кожи и сделанного по особому заказу лосьона после бритья.
Полученная в итоге сумма вполне удовлетворила незнакомца, и, поклонившись, он хорошо
