бежать на службу. Так он и поступил.
Голова словно налилась свинцом, и он туго соображал. Список людей, который дала ему Луиза Бардвелл, чтобы подтвердить свое алиби, был проверен. Все заявили, что в день убийства Галлахера она была с мужем в Сан-Франциско. Донна Хант была слишком маленького роста, вряд ли это она кормила голубей. Он напомнил себе: проверить место работы Линды Циммерман. Джордж Харрис? Мог ли он быть как-то замешан? Но где мотив? Скэнлон шагал из угла в угол. «Де Нобили» погасла, намокла и омерзительно воняла. Он вытащил сигару изо рта и бросил в ближайшую корзинку для мусора. Краем глаза он заметил, что на доске объявлений нет места. Он остановился, сделал несколько неуверенных шагов к доске; его взгляд был прикован к объявлению ассоциации лейтенантов, в котором предлагалось внести пожертвования в фонд памяти Джозефа П. Галлахера.
«Интересно, — подумал он. — Интересно!»
Тем же утром, в девять часов, Тони Скэнлон торопливо вошел в пышное фойе дома 250 по Бродвею, в Лоуэр-Манхэттене. Выходя из лифта на двадцать первом этаже, он сразу увидел последствия взрыва бомбы: опаленные стены, искореженные двери, висевшие на петлях. Он пошел по широкому коридору к охраннику в униформе, стоявшему перед кабинетами добровольной ассоциации патрульных полицейских города Нью-Йорка.
— Ваше удостоверение личности, — попросил коренастый охранник.
Скэнлон показал документы. Охранник сравнил лицо на растрескавшейся карточке с лицом человека, стоявшего перед ним. Возвращая кожаный чехол, охранник сказал:
— Распишитесь в гостевом журнале, Лу.
Приемная была маленькой и почти без мебели. Убранство исчерпывалось парой дерматиновых стульев и двумя кадками с пожухлой зеленью. Сторож, в нелепо огромных очках в роговой оправе, жевал резинку. Открыв окошко, он спросил с бруклинским выговором:
— Чем могу служить?
— Я — лейтенант Скэнлон. Луи Котелок и Кастрюля ждет меня.
Сторож открыл двери, ведущие в административные кабинеты ДАПП.
Патрульный полицейский Луи Мастри, член правления ДАПП от патрульного участка южного Бруклина, был крутым уличным полицейским и горластым борцом за права блюстителей порядка. Но на Службе он славился не профсоюзным пылом и не рвением, проявленным на улицах, а своим увлечением — стряпней. Везде, куда бы его ни переводили по службе, слава повара неизменно опережала его, и в итоге большую часть своего рабочего времени он проводил в подвале здания полицейского участка, стряпая для нарядов.
Как-то раз во время вечерней смены, спустя полгода после того, как Луи Мастри выпустили из академии, старый ирландец из 62-го участка повернулся к телефонисту и сказал: «Позови-ка этого мальчика. Как бишь его? Луи Котелок и Кастрюля? Отзови парня с дежурства, мне что-то пришла охота отведать его спагетти». С тех пор на Службе Луи Мастри величали не иначе как Луи Котелок и Кастрюля.
— Лу, как дела? — закричал Луи Котелок и Кастрюля из дальнего конца своего просторного углового кабинета. Он стоял над тремя жаровнями перед оборудованным кондиционером окном. На нем был синий передник с надписью «Шеф-повар».
— Нормально, Луи. Как семья? — спросил Скэнлон, заметив полицейские памятки, раскиданные по всему кабинету.
— Все замечательно. Луи Младший — студент-второкурсник в университете Олбани, а Мария — первокурсница в Сент-Джон. И женушка, как всегда, прекрасна.
— Время идет, — сказал Скэнлон, подходя к жаровням.
— Я готовлю соусы к обеду. Оставайся, поешь с нами. Я готовлю «скампи а-ля романо».
— Я бы с удовольствием, но не могу. У меня сегодня большая повестка дня.
Он пересек комнату и подошел к полицейским фуражкам, лежавшим на подоконнике. Взяв присланную из Лондона, Скэнлон нахлобучил ее и спросил:
— Как я выгляжу?
Луи Котелок и Кастрюля бросил на него взгляд через плечо.
— Прямо загляденье. — Он снова занялся соусом. — Можешь представить себе такую фуражку на нью-йоркском патрульном? Любой осел использовал бы ее как мишень для учебной стрельбы.
— Ты прав, — согласился Скэнлон, снимая фуражку и кладя ее на место.
Он взял другую, рассмотрел белую выпуклую эмблему впереди.
— А эта откуда? — спросил он, поднимая ее над головой.
Луи Котелок и Кастрюля повернулся, чтобы взглянуть.
— Это — полиция Токио.
Он отрегулировал пламя в жаровнях, подошел к своему столу и сел.
Скэнлон положил фуражку на подоконник, подошел к стулу перед столом члена правления и выразительно посмотрел на него.
— Мне нравится атмосфера твоей прихожей.
— Она в стиле декадентского искусства гетто. Какой-то осел забрался в женский туалет и спрятал бомбу в бачке. Нам повезло, что там никого не было, когда она взорвалась.
Скэнлон рассматривал лицо сидевшего перед ним человека, его серые глаза и темные волосы с проседью.
— Я пришел, потому что мне нужны твои знания, Луи.
— Давай выкладывай.
Луи Котелок и Кастрюля щелкнул пальцами и поспешил к жаровням. Взял банку и бросил что-то в кипящий соус.
— Я чуть не забыл положить душицу, — сказал он, возвращаясь к столу.
— Я хочу, чтобы наш разговор остался между нами, Луи.
Лук Котелок и Кастрюля насторожился.
— Тебя не было видно на двух последних собраниях общины.
Скэнлон ответил по-итальянски:
— У меня куча своих забот.
— У нас у всех есть заботы, — сказал Луи, вперив в лейтенанта строгий взгляд. — Скажи, то, что ты хочешь сохранить в тайне, способно навредить полицейским?
Скэнлон болезненно поморщился.
— Луи!
— Что ты хочешь узнать, парень?
— Ты член правления полицейского пенсионного фонда, не так ли?
— Только не говори, что хочешь уйти на пенсию по инвалидности.
— Нет, Луи, я мог это сделать, когда потерял ногу. Я остаюсь на Службе до конца. — Он подался вперед и заглянул в глаза члена правления. — Ты, должно быть, хорошо знаком со страховкой, которая полагается родным после гибели при исполнении служебных обязанностей.
— Да, а что?
— Лейтенант, сорока четырех лет, двадцать два года на Службе, погиб при исполнении. Это сколько получается?
Луи Котелок и Кастрюля закрыл глаза и тяжело вздохнул.
— Ходят слухи, что могут быть некоторые осложнения.
— Сколько, Луи?
Член правления ответил по-итальянски:
— Неужели ты действительно думаешь о том, что и у меня на уме?
— Я ничего не думаю. Сколько?
Луи Котелок и Кастрюля взял ручку и начал царапать цифры на листке блокнота.
— Я случайно знаю, что твой вымышленный лейтенант был членом и ДАПП и ДАЛ и поэтому имел страховку в обеих организациях. ДАПП заплатит семьдесят пять тысяч, а ДАЛ — сто. Кроме того, семье погибшего при исполнении положено единовременное пособие в размере годового оклада. По самым грубым
