Проселочная дорога, по которой он бежал, поросла темно-зеленой стелющейся травой с мелкими листочками. Эту траву бабушка называла конотопом. Бежать по ней было очень приятно. Правда, пробежав совсем немного, Иван почувствовал, что для него совсем непросто поддерживать тот темп, в котором он обычно бегал на длинные дистанции. Пришлось бежать медленнее. Только минут через двадцать дыхание установилось и Иван вошел в привычное состояние бега, которое ему так нравилось.
Дорога вела на юг. Жаркое летнее солнце пекло голову и плечи. У Ивана было ощущение, что он все время бежит прямо на солнце. Пот катился градом, то и дело приходилось вытирать его с лица рубашкой. Теперь у Ивана появилась ясная цель — Наташа. Это слово теперь включало в себя все те ощущения близости, которые он пережил с ней, ее голос, выражение ее глаз, ее такие заботливые и нежные руки. Надо было во что бы то ни стало достичь этой цели и получить все то, что определяло это слово. Казалось, что все закоулки Иванова мозга, освободившись от математических выражений, теперь стремительно заполнялись этими чувствами. Если он только что вмещал в себе всю вселенную со всеми ее законами, значит, хватит в нем места и для Наташи.
Иван пробежал через рощу, которую видел с дерева. За ней было еще одно поле, картофельное. А впереди виднелись дома — не то деревня, не то дачный поселок. Иван увидел стоящий у дороги старый рубленый колодец с воротом, он остановил бег и пошел к нему, стараясь по пути успокоить дыхание.
Сначала Иван заглянул в колодец. Он был глубокий, где-то далеко внизу блестела вода. «Кто-то же когда-то выкопал этот колодец. Домишки уже почти развалились, а колодец стоит», — подумал Иван и сбросил вниз подвешенное на цепь ведро. Цепь загремела, ворот закрутился все быстрее и быстрее, наконец Иван услышал плеск упавшего в воду ведра. Он взялся за ручку кованного, наверное, еще в незапамятные времена ворота и начал ее крутить. Ворот громко скрипел. Наконец ведро было поднято, и Иван поставил его на скамью рядом с колодцем. Вода была очень холодная. «Еще бы она не была холодная. Такой глубокий колодец». Он наклонился к ведру и медленно отпил один глоток. Казалось, вода впиталась прямо в гортани. «Все — пить нельзя, — решил Иван, — а вот умыться можно и даже нужно». Иван стал аккуратно зачерпывать воду ладонями и умывать разгоряченное от бега лицо. Тут ему вдруг показалось, что на него кто-то смотрит. Иван перестал умываться и посмотрел вокруг. Всего метрах в пяти от колодца был старый, покосившийся палисадник, а за ним такой же старый, почерневший от времени и покосившийся рубленый деревенский дом. «Да не дом — изба. Настоящая изба». Около калитки стояли две девочки и внимательно смотрели на Ивана. Одной было лет семь, другой, наверное, около десяти, обе белокурые и голубоглазые. Глаза у обеих были удивительно похожими и, казалось, не отражали солнце, а просто светились на детских лицах голубыми огоньками.
Иван широко улыбнулся и кивнул головой детям в знак приветствия.
— Вы сестры? — спросил Иван.
— Сестры, — ответила старшая. Лицо ее оставалось все таким же серьезным.
— А как называется эта деревня? — спросил Иван, чтобы завязать разговор.
— Петушки, — ответила старшая.
— Интересное название. И много тут народу живет?
— Не-а, — ответила девочка и мотнула головой. — Семь дворов осталось. Остальные дачники.
— Но вы-то, я вижу, не дачники.
— Нет, мы местные, летом здесь живем, а зимой в городе, потому что у нас школы нет.
— У нас тут вообще ничего нет — ни школы, ни магазина, ни больницы, — вступила в разговор младшая.
— А родители ваши где? — поинтересовался Иван.
— Мама здесь, а отец в городе. Он всегда в городе живет, — ответила старшая.
— И как же вы здесь живете семь дворов — без школы, магазина, больницы? Не скучно вам?
— Нет, — хором ответили сестры.
— Здесь хорошо, только играть не с кем, — добавила старшая.
— А дачники что?
Девчонки переглянулись, потом младшая ответила:
— Мы с ними не играем.
— Чего ж так? — удивился Иван.
Девочки замялись. Потом младшая сказала:
— У них игры дурацкие и потом… у нас игрушек нет.
— Вот тебе и раз! Как же так, без игрушек?
— Мамка в совхозе работает, там денег не платят, а отец уехал в город, мы его и не видим, и денег не шлет.
— Как же вы живете-то без денег? — удивился Иван и сел на скамейку рядом с ведром.
— У нас здесь все без денег живут.
— Да, — покачал головой Иван. — Неважные дела. А далеко ли до Москвы?
— До Москвы? Пятнадцать километров до кольцевой. Да тут рядом совсем, километр туда — девочка показала рукой, — шоссе. Там автобус ходит, прямо до метро.
— Да дело в том, что у меня тоже нет денег. — Иван в растерянности почесал затылок, достал из кармана пластиковую карточку, посмотрел на нее и рассмеялся.
Дверь дома открылась, и из него вышла женщина лет тридцати. И волосы, и глаза у нее были точно такие же, как у дочерей. Волосы светло-русые, а глаза голубые. Она была одета в выцветшее ситцевое платье, облегающее стройное сильное тело. На руках она держала мальчика, года два — не больше, темноволосого и темноглазого. Лицо у женщины было на удивление молодое и свежее, взгляд внимательный, изучающий, без тени какого бы то ни было испуга или растерянности. Она оценивающе посмотрела на Ивана, и уголки ее губ чуть заметно дрогнули.
— Клубники купить не желаете? — спросила она. — Клубника отличная, ягодка к ягодке. Отдам недорого.
— Если у вас в деревне есть банкомат, с удовольствием куплю, — сказал Иван и улыбнулся женщине.
— Что-о? — спросила женщина и поморщилась. — Что это еще такое? Сберкасса что ли?
— Да, что-то вроде этого.
— Какая сберкасса? У нас тут электричество бывает через два дня на третий.
— Так Москва же рядом совсем! Как же так?
— Как же так? Очень просто. Тракторист напился, въехал трактором в столб. Два дня ждали, пока приедут, сделают. То ветром повалит. Столбы старые, еще при Сталине поставлены, сгнили все, а заменить некому.
— Взяли бы меня на работу электриком, я бы сделал… Сколько тут столбов надо?
Женщина внимательно посмотрела на Ивана и совершенно серьезно сказала:
— До подстанции всего километр, столбов тридцать, не больше, и надо-то всего заменить.
— Что, может быть, столбов нет?
— Столбов? Раньше были, а теперь нет… Все у нас есть, кроме мужиков, — тихо сказала женщина и плотно сжала губы. Она посмотрела на деревенскую улицу. Которая была все так же пустынна.
— Ну, вон какой у вас мужик подрастает, — сказал Иван. — По всему видно — орел будет.
— Этот орел один на всю деревню, — сказала женщина и замолчала, но не уходила, а будто ждала чего-то. Иван тоже молчал, в его душе родилось какое-то непонятное возмущение, будто беспомощность этих людей была вызовом ему лично.
— Значит, некому работать? Так… А и мне некогда, мне еще надо успеть попытаться сделать ребенка. Понимаешь?
— Не совсем.
— Я очень хочу, чтобы у меня был ребенок. У меня три дня, может и меньше, потом я должен буду, — Иван замялся, — потом я должен буду умереть.
— Почему?
— Такой уговор.
— Ты не бандит ли?
— Нет, я математик.
