главной площади города и постояв немного у бронзового памятника Ленину, который почему-то до сих пор не убрали, Иван пошел прямо к реке. По реки оставалось метров двести. Иван ускорил шаги, его походка стала пружинистой, и вот он медленно побежал. Миша, который все это время шел за ним, тоже ускорил шаги и побежал, и еще трое парней, шедших на расстоянии метров сорока, вынуждены были пробежаться. Иван вышел на набережную, прошел мимо стелы, поставленной в память земляков, погибших во время войны, и остановился. Он стоял и смотрел на реку. В голове у Ивана не было ни одной мысли. Ему просто было хорошо. Иван пошел по набережной мимо школы, в которой учился, и Наташиного дома и поднялся к памятному знаку, поставленному в честь основания города, потом он пошел по липовой аллее. Теперь Иван шел так, как он всегда ходил, легкой походкой человека, который при желании может быстро бежать столько, сколько ему надо, хоть от рассвета до заката.
— Куда теперь? — спросил Миша.
— К Сергею, — ответил Иван и быстро пошел по тротуару.
10
Вернувшись домой, Сергей поднялся в кабинет и принялся за работу. Он чувствовал себя охотником, который шел по следу раненного им накануне зверя, зная, что добыча никуда от него не уйдет, не должна уйти. Потянулся к бутылке, чтобы выпить пару глотков для бодрости, но сказал сам себе: «А, к чертовой матери…» — и взялся за телефонную трубку.
— Федор, — это был маклер по торговле недвижимостью, — мне надо сегодня — завтра продать дом за двадцать, все остальное — твои комиссионные… Людмила, сколько надо времени, чтобы дать рекламные объявления в центральной прессе и напечатать статьи с аннотациями ведущих специалистов? Саша, — это был агент Сергея, который следил за действиями Ясницкого, — что предпринимает твой подопечный? Значит, ушел на дно…
Позвонив еще в несколько мест и уладив все свои дела, Сергей сел в кресло и закрыл глаза. «Как просто, оказывается, жечь мосты. Это Иванова работа, это он на меня так подействовал. Хочется почувствовать себя еще раз на коне и с мечом в руке».
Сергей встал и спустился вниз, в общую комнату. Жены не было. Сергей надел наушники и включил музыку. На колени к нему забралась младшая дочь и стала теребить его щеки и волосы, она что-то говорила и смеялась, но Сергей ничего не слышал через наушники. Дочка обняла Сергея за шею и, сдвинув наушник, закричала: «Папа, к тебе пришли!» Сергей обернулся и увидел Ивана, стоящего в дверном проеме.
— А, Иван, ты.
— Здравствуй, — поздоровался Иван и улыбнулся. Он стоял в дверях уже минуты три, наблюдая, как Юля теребит папу. — Как дела?
Сергей засмеялся.
— Тебя стали интересовать мои дела, значит, ты действительно совсем выздоровел. В порядке мои дела. Садись, рассказывай. Юля, ты иди поиграй в своей комнате, — сказал Сергей и слегка подтолкнул дочку в направлении выхода. Иван сел в кресло.
— Сергей, давай сходим куда-нибудь или лучше к кому-нибудь. Честное слово, очень хочется в гости.
«Сходите, сходите, там уже все готово к вашему приему, — сказал Риикрой. — Вас уже с самого утра ждут».
— А у меня ты не в гостях, что ли, — смеялся Сергей. — Хорошо, давай сходим в гости к Светке, она молодец, почти всегда рада видеть таких оболтусов, как мы с тобой.
«Правильно, умница, именно там уважаемые люди должны вам объяснить, для чего нужна Система». Аллеин зажмурился и сжал кулаки в отчаянии. «Успел-таки там побывать, пока я летал за Иваном в прошлое…»
— Какая смысловая нагрузка будет у нашего визита?
— Никакой. Придем, и я скажу: «Здравствуй, Света. Примешь гостей?» И будем смотреть на ее реакцию. Если обрадуется — значит, задержимся, если замнется — уйдем сразу или почти сразу. Идет?
— Идет, — ответил Иван.
В голове у Ивана был сумбур, ему действительно хотелось всего сразу. «Не могу сидеть дома и не могу ни о чем думать, надо идти куда-нибудь». Через несколько минут Сергей, Иван и Миша сели в Сергееву «девятку» и поехали к Светлане, вслед за ними поехала еще одна машина с охранниками.
11
Михаилу Степановичу, Светиному отцу, не спалось в эту ночь. Ничего не помогало уснуть. Все время не хватало воздуха, и на душе было тревожно так, как будто ночью должны были прийти и арестовать, а он знает это и отсчитывает последние часы и минуты свободной жизни. «Хоть бы рассвело поскорее, пойти погулять с собакой», — подумал он, поднялся и пошел в прихожую, где, положив голову на лапы, чутко спал Рекс, немецкая овчарка, его любимец. Рекс тут же проснулся и резко поднял голову, блеснув карими глазами.
— Спи, спи, Рекс, рано еще.
Рекс, поняв, что хозяину не по себе, сочувственно засопел и завилял хвостом. Погладив собаку, Михаил Степанович пошел в гостиную и зажег свет.
«Почему так тоскливо-то, что происходит? Будто я виноват в чем-то. В чем я виноват и перед кем? Может, пора кончать быть директором? — неожиданно спросил он сам у себя, и этот вопрос ему понравился. — Я всегда хотел быть директором, работал для этого, обошел всех конкурентов, вряд ли кто может делать это дело лучше. Откуда же, черт возьми, сомнения? Что меня так подкосило? Что тут непонятного? Все понятно, и все же почему так паршиво, будто убил кого или меня убьют? Нет, дело не в заводе и не в смерти Петрова. В семье тоже все более-менее. Причина не в этом. Может, что-то со здоровьем и это давит из подсознания? — Михаил Степанович прошелся по комнате, остановился и пожал плечами. — Здоровье, здоровье — нет, и не в этом дело. — Хотелось почему-то лечь прямо на пол и закрыть глаза. — А почему бы и нет», — подумал Михаил Степанович, лег на пол и закрыл глаза. Как только он почувствовал затылком твердый, прохладный пол, ему сразу стало легче, он вытянулся, как только мог, на полу и расслабился, углубившись в воспоминания.
1962 год, он молодой, талантливый физик, только что защитил диссертацию по теоретическому обоснованию разделения изотопов новым способом. «Какое счастливое время было. Я тогда еще писал этюды с натуры, — улыбнулся про себя директор. — Светки не было, жены не было, забот не было. Была свобода. Я так хотел продолжать свою работу — не вышло, отвлекли, сагитировали, купили. Или сам хотел? Сам хотел, конечно же, сам, но потому, что этого от меня хотели другие. Я должен был это делать, и с тех пор я делаю то, что должен и за это меня уважают и ценят, и я себя уважаю за это я — директор! Наработался даже надоело уже, а вот собой давненько не занимался — вот, наверное, в чем дело. Не так уж много осталось времени, чтобы заняться собой. Это все? Нет — это еще не все. А, нет чувства безопасности. — Директор начал вспоминать последние события. — Мне передалось это ощущение от людей, которые меня окружают, у них тоже нет чувства безопасности. У всех в этой стране нет чувства безопасности, и давно уже! — Директор глубоко вздохнул. — На кой черт я всю жизнь разделял изотопы? — вдруг спросил себя директор, открыл глаза и резко вскочил с пола. — Я это делал для того, чтобы все, кого я люблю, жили спокойно, но этого оказалось мало, очень мало, никто спокойно не живет, и все может разрушиться и уже рушится. Дело не во мне, мы все, наверное, живем неправильно, поэтому и мучаемся в ожидании чего-то плохого. А, вот в чем дело, — сказал себе шепотом директор и стал ходить по комнате. — Жизнь — в опасности. Жизнь в опасности, пока на белом свете есть такие, как я, которые хотят одного, а делают другое. А мы всегда были, есть и будем, потому что человеческую породу не переделаешь, вчера мы сделали бомбу, завтра сделаем еще что-нибудь, и ничем нас не удержишь. Нас используют те, кто знают,
