будет всю жизнь разгадывать. После прошлогодней поездки в Закарпатье, где он разыскал убийцу венгерки Каталин Иллеш и ее дочерей, Наталка вдруг попросила разрешения перейти с филологического факультета на юридический. Он обрадовался, надеясь, что дочери станет ближе его работа, мысли, дела. Однако все получилось наоборот, дочь стала более скрытной и неразговорчивой. Он даже как-то пошутил: «Ты уже загодя вырабатываешь в себе профессиональную сдержанность, — а вдруг станешь не следователем, а адвокатом, которому как раз нужно умение говорить».
Почему-то вспомнились религиозные войны, кровавая Варфоломеевская ночь во Франции, когда католики и протестанты свирепствовали друг против друга куда сильнее, чем во время крестовых походов, и он подумал, что иногда мелкие расхождения близких людей разводят их дальше в стороны, нежели великое противостояние. Эти странные думы захватили его и, наверное, еще долго не отпускали бы, но автобус подъехал к последней остановке, пассажиры стали выходить, и мысли подполковника вновь вернулись к служебным делам.
Сейчас он перейдет по подземному переходу Бессарабскую площадь и подъедет маршрутным такси к министерству.
* * *
Вечером в райотделе состоялось небольшое совещание. После него Коваль и Струць вместе подошли к трамвайной остановке.
И вдруг Коваль спросил:
— Как ваш английский?
— Учу… — Струць не ожидал такого вопроса и ответил не сразу.
— Вроде бы разговариваете?
— Слабовато, — признался Струць. — Словарь бедный. Да и разговорной практики нет. Только на уроке.
— А ведь есть возможность! — укорил Коваль. В его глазах вспыхнули такие огоньки, которых, казалось, и ожидать нельзя было у этого озабоченного человека. — Займитесь Джейн. Попросите попрактиковаться в английском, уделить вам свободное время, а его у нее — уйма. Она рвется домой, к жениху, ей нудно тут, но, думаю, не откажется от вашего общества… Если, конечно, вы сможете хотя бы немного скрасить дни ее вынужденной задержки… — И снова лукавые огоньки на миг блеснули в глазах подполковника.
Лейтенанта подмывало спросить: «Это задание?» Подумал: «Может, Дмитрий Иванович просто шутит?»
Но огоньки уже погасли, да и невозможно было спросить — мимо ехал трамвай, и грохот его заглушал человеческий голос.
Когда трамвай остановился, Коваль объяснил:
— Может, она запомнила больше, чем ее мать. Джейн оставалась на даче после того, как миссис Томсон и доктор уехали в город. Вместе с Таисией Григорьевной они были одними из последних, кто видел Залищука живым…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Взгляд в прошлое
1
Возле станции метро продать цветы не удалось. Таисия Григорьевна с несколькими розочками в руках терпеливо стояла у входа рядом со старушками, державшими букеты ярких пионов, красных и белых гвоздик в целлофановых обертках. Старухи постоянно выносили к метро цветы, хотя торговать здесь не разрешалось. Настороженно оглядываясь, нет ли поблизости милиционера, они, время от времени обгоняя друг друга, устремлялись навстречу людскому потоку, тянувшемуся к метро, и предлагали свои букеты.
Таисия Григорьевна не выбегала вперед. Надвинув легкую газовую косынку почти на глаза, не отходила от высокого деревянного забора, ограждавшего строительство новой гостиницы. Когда прохожие обращали внимание на ее розочки, негромко называла цену, а в ответ на предложения продать дешевле покачивала отрицательно головой. Не могла уступить ни единой копейки потому, что суммы, которую хотела получить за цветы, как раз хватило бы на бутылку дешевого вина, называемого в обиходе «чернилами». У нее, так же как и у Бориса Сергеевича, с утра болела голова, и снять эту боль могло только вино, пусть и самое плохое.
Милиционеров, штрафовавших за торговлю в неположенном месте, Таисия Григорьевна не боялась. В нескольких шагах от нее стоял муж и внимательно следил, чтобы никто не обидел ее — ни конкурентки- торговки, ни покупатели, — и вовремя предупреждал о любой опасности. Невысокий, коренастый, с большой взлохмаченной головой, со скуластым лицом, на котором выделялись густые, кустистые, с проседью брови, весь словно взъерошенный, он ежеминутно был готов ринуться в бой.
У Залищука голова болела невыносимо. Спасти его мог только глоток вина, и все зависело от удачи жены. Время от времени он нетерпеливо и сердито посматривал на ее дебелую фигуру у забора, на небольшие розочки, которые в ее крупной руке казались особенно мизерными.
Снова и снова в мыслях подсчитывал, сколько дней осталось до выплаты пенсии. Пять дней. Сейчас пять дней казались ему таким отдаленным будущим, такими непостижимыми, как пять тысяч дней, как сама неизмеримая вечность.
Борис Сергеевич немного отвлекся этими тяжкими мыслями, потом, щуря наболевшие от солнца глаза, снова с надеждой взглянул на жену. Но она все так же понуро стояла под забором, чуть сзади прытких старушек, неловко держа перед собой букет. «Черт возьми, — подумал со злостью Залищук. — Воображает себя талантливой актрисой, а стоит словно забитая сельская баба, растерявшаяся в большом городе!..»
И вдруг ему стало горько и обидно за нее, и не только за нее, но и за себя. Заметив, что поток людей, спешивших к метро, стал иссякать, и поняв, что тем, кто идет на работу, цветы понадобятся лишь на обратном пути, он направился к жене.
— Ты же знаешь, — укоризненно сказал, — здесь покупают цветы только к вечеру. Поедем в центр.
Таисия Григорьевна виновато взглянула на него. Солнце, поднимаясь, припекало через тоненькую косынку, и ей, так же как и мужу, до слез хотелось похмелиться. Но ехать с цветами в центр!
— Не бойся, никто тебя там не увидит! Никому ты теперь не нужна, — насупив лохматые брови, сказал сердито. — Станешь в подземном переходе на Крещатике.
— Нет, нет, Боря… Не хочу… Лучше уж на Бессарабке.
— На рынке хватает цветов. Получше твоих.
— Я стану возле входа в рынок.
— Ах, — сверкнул глазами Борис Сергеевич, — какая ты стыдливая стала… Великая примадонна!
Таисия Григорьевна молча проглотила оскорбление. Голова болела все сильнее.
— А деньги на метро у тебя есть?
Он вытащил из кармана несколько медяков.
— Хватит.
…Они сидели рядом в полупустом после часа «пик» вагоне, Таисия Григорьевна нежно держала на коленях букетик роз. Этой парой можно было залюбоваться, так сочувственно посматривали они друг на дружку.
Поезд прыгнул на мост над рекой, открыл глазам немногочисленных пассажиров прекрасную картину: могучие воды Днепра, кипевшие внизу, снующие катера и баржи, песчаные косы, пляжи Левобережья и высоченные, ослепительно зеленые в лучах утреннего солнца склоны гористого правого берега, к которому
