Эллен Кашнер
«На острие клинка»
Глава 1
На Приречье падал снег. Огромные, пушистые и легкие снежинки кружились и спускались с небес на землю, укрывая от людских глаз трещины фасадов развалившихся домов, смягчая острые выступы изломанных крыш и рухнувших перекрытий. Снег точно одеялом укутал карнизы и свесы прижавшихся друг к другу домишек, и поселение стало походить на деревеньку из волшебной сказки. На поперечинах ставень, которые обитатели домов плотно прикрыли на ночь, образовались снежные гнезда. Снег спрятал верхушки труб самых разных форм и размеров, вздымавшихся над скованными холодом крышами, присыпал древние гербы, вырезанные над воротами. То тут, то там виднелись открытые окна, давно уже лишившиеся стекол и теперь напоминавшие огромные беззубые рты, жадно заглатывающие снег.
Наше повествование начнется с зимнего утра, с капли крови, упавшей в молочно-белый снег, — с капли, ярко сверкавшей, словно искусно ограненный рубин, и красной, точно крошечное пятнышко бордо на чистейшей кружевной манжете… Казалось, что за разбитыми окнами притаилось Зло, которое вынашивало леденящие кровь планы, а за закрытыми ставнями в сей ранний час мирно почивало Добро. Но вскоре, с наступлением дня, Добру и Злу предстояло выйти наружу.
На самом деле за выбитыми окнами никого не было — только ветер мел поземку по промерзшим половицам. Владельцы гербов, украшавших входы в здания, давно уже забросили принадлежавшие им дома в Приречье — эти горожане ныне были свободны от власти королей, как добрых, так и злых. Бывшие хозяева перебрались на Всхолмье, откуда открывался великолепный вид на всю местность. Приречье со Всхолмья казалось крошечным пятнышком, зажатым промеж берегов, — паршивая овца в стаде, мерзкий квартал процветающего города. Люди, обитавшие в Приречье, считали себя злодеями, хотя на самом деле они были ничуть не хуже остальных жителей. И кстати, вовсе не по их вине пролилась тем утром капля крови.
Это случилось в зимнем саду, некогда поражавшем своей красотой, от которой теперь не осталось и следа. Сад стоял в запустении. Один из мужчин, упавших наземь, был мертв, и снежинки больше не таяли, плавно опускаясь на его лицо. Второй человек хрипло стонал; скорчившись на промерзшей земле и покрывшись холодным потом, он ожидал, когда кто-нибудь придет к нему на помощь. Главный же виновник произошедшего перемахнул через забор, огораживавший сад, и теперь бежал со всех ног прочь. К счастью, рассвет еще не наступил, и темнота должна была сыграть ему на руку.
Из-за снегопада разобрать дорогу оказалось непросто. Сражение не слишком вымотало беглеца, однако ему стало жарко, сердце в груди заходилось, рубашка намокла от пота. Впрочем, беглец не обращал на это внимания. Он устремился к Приречью, зная, что там его вряд ли кто-нибудь станет искать.
Пожелай он, вполне мог и остаться. Бой на мечах произвел сильное впечатление на гостей, которым весьма понравилось развлечение. О встрече в зимнем саду и о том, чем она закончилась, будут судачить еще не одну неделю. Беглец знал, что, если бы он остался, ему бы поднесли вина, пирожных и пастилок, после чего пришлось бы вести скучнейшую беседу о тонкостях его техники боя на мечах и касаться довольно щекотливого вопроса о том, кто организовал поединок. Поэтому мечник счел за лучшее скрыться.
Рубаха под плащом заляпана кровью, а Дозор непременно захочет узнать, что он в столь ранний час делает на Всхолмье. У Дозора будут все основания задать подобный вопрос, однако кодекс гильдии запрещал отвечать на него, поэтому беглец, покуда не оставил красоты Всхолмья позади, перед каждым поворотом аккуратно заглядывал за угол, а когда чувствовал, что ему нужна передышка, прятался в нишах дверных пролетов. Когда он добрался до реки, несущей темно-зеленые воды под Мостом, уже разгоралась заря. Беглец огляделся. Быть может, кто-нибудь поджидает его здесь? Нет, никого. Он ступил на каменную мостовую и, загребая ногами снег, побежал по тропинке, которую успели протоптать припозднившиеся рабочие, прошедшие здесь до него. Он остановился только на другом берегу, оставив центр города за спиной. Теперь он в Приречье, а значит, в безопасности. Здесь его знают, здесь его не тронут, а Дозор никогда не осмелится сунуть сюда нос.
Открыв дверь, ведущую в покои хозяйки постоялого двора, где он снимал комнату, беглец обнаружил, что там уже столпились любопытные, желавшие узнать, как прошел бой. В ту ночь немало обитателей Приречья успело наведаться на Всхолмье по своим обычным темным делишкам и заодно услышать свежие слухи о поединке, которые уже поползли по городу. Мечник, чувствуя, как на него, наконец, запоздало наваливается тяжкая усталость, ответил на вопросы со всей любезностью, на которую в тот момент был способен, отдал Марии постирать рубаху и поднялся наверх в свои комнаты.
Чуть меньше часа назад Мария — прачка, которая помимо стирки зарабатывала себе на жизнь понедельной сдачей комнат и торговлей собственным телом, — тихо посапывала в объятиях любимого клиента, не имея ни малейшего представления о том, что ее ждет. Ее приятель — бывший моряк, а нынче фальшивомонетчик, — перед тем как улечься в постель, аккуратно прислонил к изголовью свою деревянную ногу. Он оказался пятым и последним клиентом Марии за ночь, и немолодая уже женщина уснула так крепко, что поначалу не услышала стук в ставни. Моряк беспокойно заворочался. Ему снился шторм. Когда стук повторился, на этот раз громче, Мария в испуге проснулась, села в постели и тут же поежилась от холода.
— Мария! Мария! — раздался из-за ставень приглушенный голос. — Открывай! Расскажи нам, что случилось.
Судя по тону, человек настроен был решительно.
Мария вздохнула. Видать, снова Сент-Вир отличился: всякий раз, когда мечник попадал в какую- нибудь историю, все спешили к ней за подробностями. Впрочем, сейчас, как ни обидно, Мария и сама ничего не знала, но, в конце концов, совершенно необязательно сообщать об этом другим. Со смешком, всегда так нравившимся ее клиентам, Мария встала и откинула тяжелый засов.
Увидев друзей Марии, которые без лишних церемоний зашли в дом, моряк вжался в угол кровати. Комната вполне подходила для многолюдных встреч — давно, в те далекие времена, когда здание принадлежало нобилю, это помещение служило гостиной. Изображения херувимов на потолке покрылись пятнами плесени, однако лепнина, обрамлявшая стены, в основном осталась нетронутой, да и камин из настоящего мрамора был в хорошем состоянии. Друзья Марии пристроили мокрые плащи на золоченом секретере и кресле с бархатной обивкой бирюзового цвета. Ни для чего другого эта мебель все равно не годилась. В секретере отсутствовали все ящики, а кресло было колченогим, поэтому садиться на него никто не решался. Люси по кличке Ловкие пальчики раздула в камине огонь, Сэм Боннер извлек на всеобщее обозрение бочонок, хлебнув из которого морячок почувствовал себя намного лучше.
— Слыхала? — не спеша спросил Сэм. — Твой Сент-Вир на этот раз уложил самого герцога.
— Некогда Сэм Боннер был карманником, однако пришлось завязать — помешала необоримая страсть к бутылке. Он твердил одно и то же вот уже битых полчаса, и друзья замучились его поправлять.
— Да не герцога, Сэм! — нетерпеливо воскликнул один из приятелей. — На герцога он работает, а уложил он двух мечников в герцогском саду. Понимаешь?
— Да нет же, нет! — вмешался еще один гость. — Дело было в саду лорда Горна. И не двух мечников он уложил, а трех. Я слышал именно так, причем из очень надежного источника. Двоих наповал, третьего ранил, и чего-то я очень сомневаюсь, что этот третий дотянет до утра. Чистая работа!
Мария сидела в постели, закутав ноги в одеяло, и слушала бубнящий гул голосов:
— Кто умер-то? — Линч, — Нет, Де Марис. — Да у него ни единой царапины! — Сад Горна… — Он нанял Сент-Вира? — Не его, а Линча. — Ранен… — Умирает! — Кто платит Сент-Виру? — Горн… герцог… дьявол… — Сколько? — Тебе столько и не снилось! В спор включилось еще несколько человек. Шум усилился: — Сент-Вира убили… — Схватили… — Пять к одному…
