расставленную герцогиней. Внутри у него все кипело от негодования и ярости. Сейчас он напоминал ослепшего от боли бойца, который продолжает сражаться, нанося удары куда попало.
— Ты ошибаешься, — хрипло, протяжно проговорил Алек. Его голос стал похож на мяуканье рассерженного кота. — Их выгнали за то, что они думали и о чем говорили. Их выгнали за мысли, которые никто другой просто был не в состоянии понять. Всех выгнали — кроме меня. Факультет не стал настаивать на моем отчислении. Думаю, тебя побоялись. Ты оставила меня в Университете. Наверное, тебя это позабавило.
— Тебя это позабавило не меньше, дорогуша. Тебе ведь не хотелось возвращаться ни домой к мамочке, ни сюда, ко мне. Поэтому ты предпочел остаться в Университете. Там имелись и наркотики, и люди, не знавшие, кто ты на самом деле такой, с которыми можно было поспорить.
— Хватит тебе о наркотиках. Между прочим, их и на Всхолмье полно, сама об этом прекрасно знаешь. Мы их не просто принимали. Мы кое-что с ними делали, вели записи…
— Так в этом и заключалось ваше опасное исследование? — рассмеялась Диана. — Откровения шестнадцатилетних одурманенных юнцов? И ты еще удивляешься, что никто не хотел воспринимать вас всерьез?
— Звезды! — закричал Алек. — Свет! Ты знаешь, что свет способен перемещаться? Звезды и планеты находятся от нас на определенном расстоянии, которое можно измерить. Они неподвижно стоят на месте, на самом деле двигаемся мы. Это можно доказать с помощью математики…
— Дэвид, — мягко произнесла она, — не надо повышать голоса. Господи, — вздохнула она, — никак не пойму, из-за чего столько шума. Мне, например, совершенно безразлично, что там происходит со звездами.
— Все упирается в политику, — решительно проговорил Алек, — совсем как здесь. Профессора были не в силах вынести того, что результаты наших исследований противоречили их изысканиям.
— Правильно, все дело в политике, — одобрительно кивнула герцогиня. — Зря ты ушел из Университета. Ты бы многому там научился.
— Я не хочу этому учиться! — Его голос эхом отразился от золоченых карнизов.
— Дэвид, Дэвид. — Герцогиня дернула плечами, словно стряхивая с себя шарф из тонкой материи. — Ну посуди сам. Ты уже многое освоил. С чем ты, по-твоему, играл в Приречье? Там ты тоже знакомился с политикой — политикой грубой силы. И тебе, дорогой мой, понравилась эта игра. Но ты способен на большее. Неужели ты забыл о лорде Феррисе? Ты был великолепен.
— Мне это… не особо пришлось по вкусу.
— Да, — хмыкнув, кивнула герцогиня, — гораздо приятнее смотреть, как по твоей воле убивают людей.
— Тебе это кажется омерзительным? — Алек взял пресс-папье из зеленого стекла и принялся перекладывать его из руки в руку.
— Нет, отнюдь. Это всего-навсего очаровательное чудачество, одно из тех, которые общество так радо видеть в герцоге… Дэвид, поставь, пожалуйста, пресс-папье на место. Ты можешь его разбить, а мне бы этого не хотелось.
— Ты сошла с ума. — У Алека побелели краешки губ. — Я ведь даже не твой наследник.
— Я вскоре его объявлю, — ответила герцогиня, в голосе которой теперь звенела сталь, — и не надо меня обвинять в безумии. Я тебя знаю, и мне известно, на что ты способен. Мне надо как-то распорядиться властью и могуществом, что останутся после меня. Один человек со всем этим не справится. Ты должен быть доволен, тебе придется проще всего. Кроме того, все деньги достанутся тебе.
— Я не хочу становиться герцогом, — холодно промолвил он, — даже если ты скончаешься завтра. Впрочем, умирай хоть сейчас, — добавил он, — меня это вполне устроит.
— Дэйви, послушай, не надо с такой поспешностью отказываться от герцогского титула. Неужели тебе не хочется хоть раз получить власть в свои руки? Ты мог бы построить библиотеку, даже основать свой университет, отдельно от городского. Ты мог бы нанять Сент-Вира, чтобы он тебя защищал.
Он повернулся к ней и непременно ударил бы, если б умел. На бледном лице диким огнем полыхали изумрудные глаза.
— Холлидей, — выдавил из себя Алек, — твоя надежда на счастливое будущее этого города. Сделай наследником его.
— Нет, нет, нет, он и так уже на своем месте. — Она быстро встала, кипя от гнева, и, шелестя юбками, прошлась по комнате. — Дэвид, ну посмотри на себя! Ты рожден, чтобы править, стать принцем, — да ведь ты уже и был принцем в Приречье. Станешь им снова! Я знаю, что ты подходишь на эту роль. Да ты погляди на людей, которые любят Холлидея и следуют за ним, а потом сравни с человеком, который любит тебя и пойдет за тобой в огонь и вводу.
— Ты забыла о Феррисе, — ядовито заметил Алек, — который любил тебя и пошел за Холлидеем. Окружным путем через Аркенвельт.
— Молодец, — ответила она, — очень хороший довод. Тебе следует всегда сохранять подобную остроту ума. Благодаря ей ты бы уберег Ричарда от множества бед, если бы сообразил сказать Горну, кто ты на самом деле такой, когда он имел глупость тебя похитить.
— Может быть, — согласился Алек, — просто я надеялся подобного избежать.
— Избежать? — Ее лицо выражало презрение. — Ты хочешь всего избежать? Я правильно тебя поняла? Неужели ты думаешь, мир создан лишь для того, чтобы тебя ублажать, удовлетворять все твои прихоти?
— А что, разве нет? — ласково посмотрел на нее Алек. — Мне показалось, совсем недавно ты говорила, что я волен развлекаться как хочу.
— Ах, вот что ты хочешь услышать, мой юный мечтатель. — Герцогиня растянула губы в понимающей улыбке. — Власть ради народа, власть ради перемен к лучшему — это огромная ответственность и тяжкое бремя, которое способны взвалить на себя только те, кто в состоянии умело и с умом пользоваться вверенным им могуществом… Я думала, что ты все это знаешь и не желаешь слышать.
— Не желаю, — согласился Алек. — Я сказал тебе то, что думаю. Я не хочу принимать в этом участия. Понять не могу, почему ты считаешь, что я тебе вру. Даже Ричард не считает меня лжецом. Ричард не любит, когда его используют. Мне это тоже не по нраву.
— Мне тоже не нравится, когда меня используют, — произнесла герцогиня ледяным голосом, в котором не осталось и тени тепла. — Ты пришел ко мне для того, чтобы я тебе помогла. Ты бы никогда не спас его сам. Однако, мое дорогое дитя, у тебя не получится развернуться и отправиться обратно в Приречье. Ты ведь великолепно знал, на какой риск ты идешь. Ты потерял своего друга навсегда. Ты позволил дому Тремонтенов использовать его для своих целей. Сент-Вир — человек гордый и умный. Он знает, что ты сделал.
Алек глядел в ее бледное лицо, в ее глаза, смотревшие на него со скучающим выражением, тщетно силясь прорваться через тенета, которыми его опутывала Диана. Но даже сейчас, в своей немощи ему удалось разозлить герцогиню так, что она перешла невидимую грань. Да, она была подлинной властительницей человеческих слабостей, великолепно играя на сомнениях, терзавших душу. Правда сейчас для нее была сродни приманке, которой Диана дразнила Алека.
— Я не хотела тебе говорить, — холодно произнесла она. — Думала тебя пожалеть. Я не желала делать тебе больно, надеясь, что ты сам все поймешь. Иди сюда. — Он послушался, ощущая влекущий аромат опасности. Герцогиня вытащила из-за пазухи цепочку с перстнем. — Видишь? Я поблагодарила его и дала ему это в дар. Но он швырнул его мне в лицо. Сент-Вир великолепно понимает, что мы с тобой его использовали. Он не захотел брать перстень, сказав, чтобы я вернула его тебе — как прощальный подарок. Его роман с тобой окончен, Дэвид-Алек. Так что, сам видишь, выхода нет.
— Не глупи, — бросил Алек. — Выход всегда есть.
Он повернулся и направился к огромному окну, занимавшему пространство от пола до потолка… После того как стекло раскололось от удара его руки, он сделал еще несколько шагов и, наконец, остановился. На Алека водопадом рушились осколки, покрыв его плечи. Они вздымались и опадали, поблескивая в такт его медленному неровному дыханию. Алек замер, тупо уставившись на вытянутую руку, которую заливала кровь.
Герцогиня Тремонтен тоже застыла, глядя на полностью раздавленного человека, стоящего среди
