желание порождает бесконечные извращенные способы выражения злобы. Ее облик дурманил тех, кто слаб. А разве может одурманенный человек держать под контролем любовь или ненависть?
Пять тысяч сознаний придавливали ее к земле.
Мила и Марго, конечно, вошли в палатку вслед за ней и сели рядом, не убирая ладоней с рукоятей клинков — молчаливые, настороженные и откровенно скучающие. Файер было стыдно за то, что она оказалась такой нудной обязанностью. Если бы только можно было выбраться к Малышу незамеченной. Или вообще привести его сюда.
В палатку заглянула Муза:
— Прошу прощения, миледи. От разведчиков пришел воин, хочет одолжить вам свою скрипку. Командующий за него ручается, но говорит, чтобы мы спросили вашего мнения, прежде чем пускать его к вам. Он снаружи, миледи.
— Действительно, — удивилась Файер, почувствовав незнакомца среди стражников, — кажется, он неопасен.
«Неопасен и необъятен», — добавила про себя Файер, выйдя из палатки. Скрипка казалась в его руках игрушкой; должно быть, он размахивает мечом с такой легкостью, будто это нож для масла. Но лицо у этого колосса было спокойное, задумчивое и мягкое. Он опустил глаза и протянул ей инструмент.
Файер покачала головой.
— Это очень щедро, — сказала она, — но мне не хочется ее у вас забирать.
Голос у великана был такой глубокий, что, казалось, исходил из самой земли.
— Мы все знаем, что вы сделали несколько месяцев назад в крепости королевы Роэн. Спасли жизнь нашему командующему.
— Ну, — запнулась Файер, потому что он, по-видимому, ожидал от нее каких-то слов. — И тем не менее.
— Ребята все время об этом толкуют, — продолжил он, потом поклонился и ткнул скрипку ей в руки своими лапищами. — К тому же вы играете лучше.
Файер проводила великана растроганным взглядом. От этого голоса и всего его огромного, доброго сознания ей стало несравнимо легче.
— Теперь я понимаю, как наши разведчики разбивают банды разбойников, вдвое превосходящих их числом, — высказала она свою мысль вслух.
Муза рассмеялась:
— Нам повезло, что он на нашей стороне.
Файер ущипнула струны на скрипке. Настроена хорошо. Тон резкий, пронзительный — видно, что инструмент непрофессиональный. И все же с его помощью можно создавать музыку.
А еще — сделать заявление.
Файер нырнула в палатку и, вернувшись с луком, прошла по равнине, полной воинов, к каменистому возвышению, с которого открывался удобный вид вокруг. Ее стражи старались поспевать за ней, окружая кольцом — воины провожали ее взглядами. Дойдя до кучи валунов, она вскарабкалась наверх, села и устроила скрипку под подбородком.
И сыграла все, что хотелось ее душе, не заботясь о том, что все вокруг слышали ее игру.
Глава двенадцатая
Если бы только Файер могла и во сне быть такой же смелой.
Спать ей не давали глаза умирающего отца.
Ответ на вопрос, который задал Брокер, когда ей шел четырнадцатый год, может ли она изменить мысли Кансрела надолго, был прост — она поняла это, как только решилась серьезно обдумать. Нет. Разум Кансрела был силен, как медведь, и крепок, словно сталь капкана, и как только она его покидала, он раз за разом все так же захлопывался за нею. Навсегда изменить Кансрела было невозможно. Нельзя было переменить его натуру. Эта мысль принесла ей облегчение, потому что раз она не способна это сделать, значит, от нее не будут ничего ожидать.
Потом, в тот же самый год, Накс умер от дурманящих зелий. Когда структура власти изменилась и перестроилась, Файер увидела то же, что и Брокер, Арчер и Роэн: королевство на грани нескольких возможных вариантов перемен. Неожиданно оказалось, что жизнь может пойти по-иному.
Информирована она была потрясающе полно. С одной стороны — доверительные откровения Кансрела, с другой — все, что Брокер узнавал от своих шпионов и шпионов Роэн. Она знала, что Нэш сильнее Накса, что иногда ему удается противостоять Кансрелу, но все же он — легкая добыча по сравнению с младшим братом, принцем. В свои восемнадцать мальчишка Бриган, смехотворно юный командующий, как говорили, был умен, тверд, полон сил и энергии, а еще — зол, и единственный из всех знатных людей в Столице не поддавался влиянию Кансрела. Некоторые из здравомыслящих, кажется, видели в Бригане всю разницу между продолжением беззакония и разврата и переменами.
— Принц Бриган ранен, — объявил Брокер однажды зимним днем, когда она зашла навестить его. — Я только что получил весть от Роэн.
— Что случилось? — пораженно спросила Файер. — Он выживет?
— Каждый январь в королевском дворце устраивают торжество, — начал Брокер. — Несколько сотен гостей, танцы, вино и прочая чепуха, и тысяча темных коридоров, в которых легко устроить засаду. Судя по всему, Кансрел нанял четверых бандитов и приказал им подстеречь Бригана и перерезать ему горло. Бриган прознал об этом и был готов. Он убил всех четверых…
— Всех четверых — один? — изумленно и недоверчиво переспросила Файер, упав в кресло.
— Юный Бриган — искусный воин, — хмуро отметил Брокер.
— Но его тяжело ранили?
— Он будет жить, хотя поначалу врачи беспокоились. Его ударили в ногу, он потерял страшно много крови. — Брокер подкатил кресло к камину и бросил письмо Роэн в трескучее пламя. — Мальчик едва не распрощался с жизнью, и я уверен, что Кансрел на этом не остановится.
Тем же летом при дворе Нэша в спину Кансрелу вонзилась стрела, выпущенная из лука одного из самых верных бригановых военачальников. Файер шел пятнадцатый год — точнее, в тот день ей как раз исполнилось четырнадцать — когда она получила из Столицы весть, что отец ранен и, вероятно, умрет. Она заперлась в своей комнате и разрыдалась, даже не зная точно, о чем плачет, но не в силах остановиться, зарываясь лицом в подушку, чтобы никто не услышал.
Конечно, Столица славилась своими целителями, а также открытиями в области медицины и хирургии. Там человека могли спасти от таких ран, от которых в любом другом месте он непременно бы погиб. Особенно — человека, который способен заставить внимание всей больницы вращаться вокруг него.
Через несколько недель Файер получила известие, что Кансрел будет жить. Она снова убежала к себе в комнату и в совершенном оцепенении рухнула на постель. Когда оцепенение прошло, к горлу подступило что-то кислое и ее начало тошнить, а в глазу лопнул сосуд, оставив на краю зрачка кровоподтек.
Иногда, когда разум Файер отказывался признать какую-то важную истину, говорить за него решительно начинало тело. Измученная и ослабевшая Файер поняла его послание: настала пора пересмотреть то, насколько сильна ее власть над Кансрелом.
Когда приевшиеся кошмары снова вырвали ее из объятий сна, Файер отбросила одеяла, завязала волосы, нашла сапоги и оружие и прокралась мимо Марго и Милы. Большая часть войска спала под холщовыми навесами, только ее охранники улеглись под открытым небом, окружив палатку. Как и прошлой ночью, Муза и трое других воинов играли в карты при свете свечи. Над ними простиралось великолепное, усыпанное звездами небо. Когда Файер посмотрела наверх, у нее так закружилась голова, что пришлось схватиться за ткань палатки.
— Леди Файер, — сказала Муза, — мы можем что-нибудь для вас сделать?
— Муза, — ответила Файер, — боюсь, вы имеете несчастье охранять человека, которого мучает
