стрела нацелилась ей в колени прежде, чем она успела наложить свою на тетиву. Файер приготовилась к вспышке боли.
И тут стоящая рядом с ней лошадь взвилась. С визгом и ржанием кинулась на мальчишку и ударила копытами в лицо. Он закричал, повалился на землю и выронил лук, зажимая глаз обеими руками. Всхлипывая, попытался убраться подальше, но лошадь ринулась за ним. Ничего не видя, с залитыми кровью глазами, он споткнулся и растянулся во весь рост. Завороженно замерши, Файер смотрела, как он соскользнул по замерзшей луже через край трещины в земле, провалился в нее и исчез.
Файер доковыляла до трещины. Встала на колени и заглянула внутрь. Дна не было видно; мальчика — тоже.
Его поглотила гора.
Было очень холодно. Если бы только мальчишка погиб в огне и не последовал за ней… а так он разбудил ее, и теперь она начала воспринимать такие вещи, как холод. И слабость, и голод, и мысли о том, что это значит — потеряться где-то на западе Больших гор.
Она расправилась с остатками еды, которую ей дали дети, не слишком надеясь, что желудок их примет. Попила воды из полузамерзшего ручья, стараясь не думать о ночи, которой сменится этот день, потому что у нее не было кремня, а она ни разу в жизни не зажигала огня без него. Да она ни разу в жизни не зажигала огня нигде, кроме как в очаге. Всегда ее баловали и нежили.
Трясясь от холода, она развязала шарф и снова завязала так, чтобы он покрывал не только волосы, до сих пор слегка влажные, но и лицо и шею. Она убила хищное чудовище раньше, чем оно убило ее — пурпурная птица с криком ринулась на нее с высоты небес; нести с собой мясо было бесполезно, потому что запах крови только привлек бы других чудовищ.
Тут она вспомнила. Торжество проходило во второй половине января. Сколько точно времени прошло, она не знала, но большая часть февраля уже определенно прошла. Скоро должно было начаться кровотечение.
Файер своей новопробужденной логикой, прямой и бесчувственной, поняла, что скоро отчего-нибудь да умрет. Она поразмыслила об этом, сидя на лошади. Мысль была приятной. Она давала оправдание, разрешала сдаться. «Извини, Бриган, — подумала она. — Извини, Малыш. Я пыталась».
Но тут ее вернуло к реальности воспоминание, внезапное и отчетливое. Люди. Она смогла бы выжить, если бы ей помогли люди, и за ее спиной были люди, там, где из скал поднимается дым. И там было тепло.
Ее лошадь по-прежнему целеустремленно пробиралась на юго-запад. Ведомая не чем иным, как банальным чувством долга — не умереть, если это не обязательно, — Файер развернула ее.
Когда они пустились в обратный путь, начал падать снег.
Все тело болело от стука зубов, от дрожи в мышцах и суставах. Она прокручивала в мыслях музыку, все самые сложные композиции, которые когда-то учила, заставляя себя вспоминать запутанные места сложных пассажей. Она не знала, зачем это делает. Какая-то часть ее разума чувствовала, что это необходимо, и не давала ей остановиться, хотя тело и остаток сознания умоляли, чтобы их оставили в покое.
Когда на нее сквозь падающий снег с криком ринулась золотистая птица, она провозилась с луком и не смогла как следует наложить стрелу. Птицу убила лошадь, хотя Файер не поняла, как ей это удалось. Пока все происходило, она, соскользнув со вздыбленной спины, лежала кучкой на снегу.
Через некоторое время она опять съехала с конской спины, не понимая почему. Она предположила, что опять из-за какого-то хищного чудовища, и приготовилась терпеливо ждать, но лошадь почти сразу же стала толкать ее носом, что показалось Файер очень несправедливым. Лошадь сердито фыркнула ей в лицо и продолжала пихать, пока, побежденная, Файер не втащила себя, дрожа, на подставленную спину, и только тут поняла, почему упала. Руки не слушались. Она не могла держаться за гриву.
«Я умираю, — подумала она без интереса. — И ладно. Раз так, можно умереть и на спине этой чудесной лошади в яблоках».
Когда Файер упала в следующий раз, у нее не хватило сил осознать, что она лежит на теплом камне.
Она была в сознании. Слышала голоса, резкие, настойчивые и встревоженные, но не могла встать, когда ее попросили. Услышала свое имя и уловила, что они знают, кто она такая. Почувствовала, как кто-то поднял ее и понес под землю, а потом женщины раздели ее и разделись сами, и завернулись вместе с ней во множество одеял.
Она никогда в жизни так не замерзала. Дрожала так, что ей казалось, она сейчас разобьется. Пыталась пить теплую сладкую жидкость, которую поднесли ей к лицу, но у нее сложилось впечатление, что большую часть она разбрызгала на своих товарок по одеялам.
Прошла вечность из оханий и дрожи, и вдруг Файер заметила, что больше ее так не колотит. В объятиях двух пар рук, между тел двух женщин случилось чудо: на нее сошел милосердный сон.
Глава двадцать восьмая
По пробуждении ее ожидало лицо Музы и ощущение, что по рукам бьют отбойными молотками.
— Миледи, — серьезно сказала Муза, — в жизни не испытывала такого облегчения. Как вы себя чувствуете?
— Руки болят, — хрипло каркнула она.
— Да, вы их обморозили, миледи. Но не беспокойтесь. Здешние жители их отогрели и забинтовали и хорошо о вас позаботились.
Память вернулась к Файер, заполнив окружающее пространство. Она отвернулась от Музы.
— Мы искали вас с той минуты, как вас схватили, миледи, — продолжила Муза. — Мы потеряли время, пойдя по ложному следу, ведь принцесса Ханна не видела, кто на нее напал, на людях, которых мы убили, не было опознавательных знаков, а вашу бабушку и стражей зеленого дома опоили прежде, чем они успели понять, что происходит. Мы понятия не имели, где искать, миледи, а король с принцем и принцессой были уверены, что это дело рук леди Маргды, но командир через посланников сообщил, что не думает так, и только когда один из стражников смог смутно припомнить, что поблизости шнырял мальчишка с красным глазом, мы начали подозревать, что на самом деле произошло. До Каттера мы добрались вчера. Вы себе не представляете, как мы испугались, миледи, обнаружив, сгоревший дотла дом и неизвестно чьи обуглившиеся тела.
— Я зажгла огонь для Арчера. Он мертв, — глухо ответила Файер.
Муза была поражена. Файер это почувствовала и тут же поняла, что Муза сочувствует Миле, а не беспечному лорду, отцу ее ребенка. Для Музы это была просто еще одна смерть, смерть человека, который был известен ей лишь дурными выходками.
Файер оттолкнула чувства Музы.
— Мы пошлем весть о лорде Арчере в Половодный форт, командующему, миледи, — наконец сказала Муза. — Все будут так рады узнать, что с вами все хорошо. Рассказать вам, как идут дела у командующего на войне?
— Нет, — ответила Файер.
Рядом с ней появилась женщина с миской супа и мягко сказала:
— Леди надо поесть.
Муза встала со стула, чтобы женщина могла сесть. Она была пожилая, со светлым морщинистым лицом и глубокими желто-карими глазами. Выражение ее лица немного менялось в мерцающем свете огня, горящего посреди каменного пола; дым от него поднимался к потолку и выходил наружу сквозь трещину наверху. Файер узнала ощущения от нее. Эта бабушка была одной из тех, кто спас ей жизнь, поделившись жаром собственного тела.
