осужденном и плакала. После программы никак не могла переключиться на реальность: просила говорить тише, прикладывала палец к губам и при этом сама над собой посмеивалась Сознание как будто раздвоилось: одной частью чувствует телевизионного героя рядом с собой, другой понимает, что это иллюзия.
Укладываясь спать, босоножки поставила на прикроватную тумбочку.
11 июля 08.
Малахова смотрела хорошо, но разговаривала шепотом, чтобы не слышали те, кто в телевизоре. Фильм не стала смотреть — устала, не соображала.
Перед сном взволновалась, где Гай. Он был дома. Ему и Нине надоело с ней объясняться, просили к ним не пускать. Она это не способна понять, все свои чувства приписывает и им тоже. Я ее не пускал к ним. Уговаривал сначала терпеливо, потом уже зло:
— Ты должна меня слушаться.
— Нет, ты должен меня слушать.
— Нет, ты.
Начала задыхаться. Было очень страшно. Наконец, дыхание восстановилось, пошла спать. Была послушна, логична, но очень обижена, говорила сухо и холодно. А ведь она права: почему я удобства Гая ставлю выше ее желаний? Может быть, всю жизнь было так с близкими людьми, Мариной, мамой, вроде бы как предавал ее, она всегда смирялась и прощала.
18 сентября 08.
Давно не писал. Пытался, как посоветовал (приказал) Штейнвиль, снизить дозу синемета с трех таблеток пока на 2,5.
Читать она теперь почти не может. Телевизор — 1 час в день.
Появилось новое: проснувшись ночью, уже не ложится в кровать. Выходит на балкон, пытается сидеть там, вскакивает, идет в комнату, опять на балкон…
Не хочет будить, но, видимо, ей очень тяжело в это время, иногда не выдерживает и тихо просит, ни к кому не обращаясь: «Помогите!». Разбудив, счастливо улыбается, будто появился спаситель.
Стал подниматься вместе с ней. Пьем чай (в 4 часа ночи, в 5, в 6) и идем гулять. В это время не жарко, она идет с удовольствием. Теперь, когда не может читать и смотреть телевизор, прогулки — единственное развлечение. Выходим еще в темноте. В пять часов на газонах включаются автоматические поливалки. Струи дохлестывают до тротуара, пробегают по ногам. После пяти встречаются «ходоки» в спортивных одежонках, чаще всего парами, молчаливые и целеустремленные, пыхтящие, — женщины, старающиеся похудеть, и лысоватые седые крепыши с сосудистыми проблемами. Прогулка занимает полчаса. Дуля разумнее, чем в другое время суток. Мы нормально, совершенно нормально разговариваем. Какая это радость! Держимся, разумеется, исключительно домашних тем. Возвращаемся, она принимает лекарства и спит еще 3-4 часа, а я сажусь за компьютер и записываю все, что за день приходило в голову, в новый файл ДСАТБ («Диссипативные структуры, аттракторы и точки бифуркации в психологии человека. Опыт классификации».) Все-таки шустрый еврейчик во мне дает себя знать. Классификация, видимо, хромает: подлость упорно требует, чтобы ее поместили в душевные болезни. Все признаки налицо. А может, она и есть болезнь? Дети не бывают подлыми.
Было ЧП: стал давать лекарства, положил на ее ладошку таблетку синемета, она взяла ее другой рукой, отправила в рот и тем же движением сняла с пальца обручальное кольцо, хотела и его отправить в рот. Перехватил у самых губ и в панике поснимал с ее пальцев все кольца.
Уже третья неделя, как прочно раздвоился или растроился в ее глазах. Оба стараемся это не обсуждать. Как только замечает, что я ею недоволен, начинает принимать меня за чужого. Рассказывала мне обо мне, приходил мол, парень. Она о нем неплохого мнения, но, говорит, зануда. Теперь не всегда знаю, кто я в ее глазах. Иногда вижу, как ходит, заглядывает в двери, кого-то ищет. Молчу.
День, в общем, неплохой. Нормально воспринимала телевизор, хоть все хуже переходит от него к реальности. Хорошее настроение, сны приятные.
28 октября 08.
Не получается вести дневник. Сентябрь — полуобморочные состояния после обеда. Заметил, что помогает горячий душ на шею, горячей струей разогревал шею и спину. Усилилась дрожь, невозможно смотреть, как колотит 2-3 часа подряд, голос в это время прерывается, как у сильно замерзшего или сильно напуганного человека.
Из-за приступов дрожи стала бояться ночей. Не хочет лежать. Ест, сидит за столом, ненавидит кровать. Она без снотворного. Трудно подниматься вместе с ней через два часа после того, как принял бондармин.
Ночное гуляние минут сорок, пока у нее не начинают слипаться глаза. Во время гуляния невозможно поверить, что она больна, что не все понимает. Тонкие замечания о Марине. Говорит, не подготовили к жизни, но кто ж знал, что Советский Союз рухнет. Слышала бы Марина: кто бы говорил, одна слабоумная, другой ненормальный.
Читать уже не может — начинаются дурнота и дрожь. Не может смотреть телевизор — не успевает соображать. Из всех программ остались Андрей Малахов, «Минута славы» и соревнования фигуристов на льду. Появилась уйма времени, которое надо чем-то заполнить. Чем заполнить, если она полотенце не может сложить, возится с ним, тянет за разные концы, как мартышка, потом тихонько встает и отходит.
Когда приходит помощница, уезжаю в центр — аптека, банк, библиотека, Лена в доме престарелых, рынок, магазины, на все это — три часа. Возвращаюсь — стоят вдвоем у калитки и ждут.
Последние два дня опять появился двойник. То есть я стал своим двойником, а «настоящий Нема» якобы исчез. Она тоскует по исчезнувшему. Со мной лояльна и все время невыносимо вежлива («Вы, наверно, добрый человек…»). В общем, ведет себя, как порядочная замужняя женщина с влюбленным симпатичным мужчиной. Печальна.
Дурацкое чувство. Вот же осталась без мужа, и ничего с ней не случилось, печальна, тоскует, но старается приспособиться к новому опекуну. Очень хочется заслужить право быть ее настоящим Немой. Раздражают ее комплименты: «Вы, наверно, хороший человек…» Конечно, хороший человек. Каким еще быть в моем положении?
12 ноября 08.
Сидели на балконе, была вежлива, тактична, спрашивала, откуда я, почему «пошел на эту работу», кто родители. Ответил:
— Они умерли.
Посочувствовала. Тосковала о Неме, но не упоминала о нем, по-женски чувствуя, что мне неинтересно слушать о другом мужчине. Что-то ее тревожило, спросила прямо, по-детски:
— Кто ты?
Не знал, что сказать. Часа два спустя вдруг в какое-то мгновение что-то у нее в мозгу совместилось, снова стал Немой, и она радостно приветствовала:
— Где ты весь день был?
И стала рассказывать о «парне», который приходил «работать». Поразила своей сложностью: он, оказывается, старался разжалобить, сказал, что родители умерли, и она сделала вид, что поверила. Вежливость это или кокетство? Или просто время побежало вспять, и теперь она на полпути к детству?
15 ноября 08.
Нервозность началась днем. Сам ее и создал по неуклюжести: уговаривал прилечь отдохнуть, потому что вечером была заключительная серия «Тяжелого песка», который она кое-как смотрела, и знал, что если она не отдохнет, у нее не хватит сил на телевизор. Она же упрямо не хотела. Довела себя до нервного истощения, и когда начался сериал, смотреть не смогла. Нервозность быстро возрастала. Заторопился, пока не разгорелось, дать лекарства, она отказалась. К этому был не готов. Это была настоящая катастрофа — отвергала то единственное, что могло остановить развитие психоза. Если не станет принимать лекарства, путь один — в больницу. Нервничал. Нервность тотчас передавалась ей. Возник замкнутый круг. Уже никто не мог ее успокоить, она почти не соображала, замкнувшись в упрямстве.
Заходила Марина, сказала:
— Надо немедленно в больницу. Сама она с этим не справится.
Я сказал:
