В Москве был голод этим летом,К зиме сожрали всех котят.Болтали, что перед рассветомГробы по воздуху летят,Что вдруг откуда-то лисицыПонабежали в погреба,Что в эту ночь на Вражек СивцевПадут три огненных столба.Недавно в Угличе ДимитрийСредь бела дня зарезан был,Но от народа Шуйский хитрыйОб этом деле правду скрыл,Сказав: 'Зело прискорбный случай!На всё господня воля. Что жПоделаешь, когда в падучейНаткнулось дитятко на нож?'Но всё же очевидцы были,И на базарах, с ихних слов,Сидельцы бабам говорили.Что промахнулся Годунов.И Годунову прямо в спинуШел слух, как ветер по траве,Что он убил попова сына,А Дмитрий прячется в Литве.И, взяв жезлы с орлом двуглавым,Надев значки на рукава,Вели ярыжек на облавуЛюдей гулящих пристава.С утра валило мокрым снегом.Шла ростепель. И у воды,В кустарнике, где заяц бегал,Остались частые следы.Снег оседал, глубок и тяжек.Глухой тропинкой ввечеруБрели стрельцы ловить бродяжекВ густом Серебряном бору.Там, словно старая старушка,Укрывшись в древних сосен тень,Стояла ветхая избушкаВ платочке снежном набекрень.Она была полна народом.В ней шел негромкий разговор.Раздался стук — и задним ходомСигнули в лес за вором вор.Стрельцы вошли, взломав окошко,Достали труту и кремня,Подули на руки немножкоИ быстро высекли огня.Всё было пусто. Скрылись гости.Но щи дымились в чашке — иВалялись брошенные костиУ опрокинутой скамьи.Тараканье на бревнах старыхУскорило неспешный бег…Укрыт тряпьем, лежал на нарах,В похмелье мучась, человек.Он застонал и, спину гладя,Присел на лавку, гол и бос.К худым плечам свисали прядиСедых нечесаных волос.Его увидя в тусклом свете,'Ты кто?' — спросили пристава.И хриплый голос им ответил:'Иван, не помнящий родства!'
1940
Пирамида
Когда болезнь, как мускусная крыса,Что заползает ночью в камелек,Изъела грудь и чрево Сезостриса —Царь понял:День кончины недалек!Он продал дочь.Каменотесам выдалЗапасыМеди,Леса,Янтаря,Чтоб те ему сложили пирамиду —Жилье, во всем достойное царя.Днем раскаляясь,Ночью холодея,Лежал Мемфис на ложе из парчи,