(Подходит к окну, смотрит на город.)
Спят небеса. Спит равнодушный мир, Спит Амстердам на ста своих каналах. Мой Амстердам! Мне без него и дня Прожить невмочь! Тут на любом канале Мне каждый мостик близок! Тут меня Любили, ненавидели и гнали. Плывущих лодок дремлют огоньки, Часы на башне полночь бьют в дремоте, Спят бюргеры, надвинув колпаки, Спят нищие, закутавшись в лохмотья. Ночных мышей скребущий, робкий звук Один тревожит тишь убогой кельи. Спит хитрый Сикс и громогласный Кук, И демоны стоят над их постелью. Я одинок: спит Саския в гробу, Спит рядом с нею Титус на кладбище, И, ожидая ангела трубу, Спит Хендрике в своей могиле нищей. Над спящими колокола звенят, Звезда в ночи падучий след свой чертит… Лишь я не сплю… Но вот уж и меня Забрала сладкая зевота смерти. (Подходит к портретам, и обращается к ним.)
Родные тени! Заклинаю вас Моей любовью — золотым оружьем: Сойдитесь в этот одинокий час Ко мне, живому, на прощальный ужин! (Ставит портрет Саскии на стул у стола.)
Ты, Саския, на Стоффельс не сердись, Не мучь ее ревнивыми словами. (Ставит портрет Хендрике на другой cmул)
Ты, Хендрике, с хозяйкой помирись И рядом сядь. Да будет мир меж вами! (Ставит портрет Титуса между ними.)
Я, Титус, место и тебе нашел! Сегодня мы невидимые брашна Поставим тесно на широкий стол И запируем весело! Флинк
(из-под кровати)
Мне страшно! Рембрандт
(заглядывая под кровать)
Там кто-то есть. Посмотрим, что за гусь. Ах, это ты! Вылазь, трусливый олух! Флинк
Я до смерти покойников боюсь! Учитель мой! Не надо звать за стол их! (Вылезает.)
