дезертирство в ряды коранов Бертрана де Талаира, но молодой хозяин замка Бауд, кажется, ожидал заявления Блэза, которое последовало через два дня после отъезда эна Бертрана, и даже — по крайней мере, так показалось Блэзу — почти обрадовался ему.
Собственно говоря, для этого могли быть вполне прагматичные причины. Маллин был обеспеченным, но не богатым сеньором, и расходы, связанные с его честолюбивыми устремлениями занять почетное место в высших сферах, могли начать его тревожить. После двух недель роскошных развлечений лорда-трубадура из Талаира, возможно, Маллин де Бауд был не прочь навести некоторую экономию, а услуги нанимаемых на сезон командиров, таких, как Блэз Гораутский, стоили недешево.
Утром в день отъезда Блэза Маллин пожелал ему благословения бога и богини Риан тоже; в конце концов, это же Арбонна. Блэз принял первое с благодарностью, а второе с учтивостью. Его самого удивило то, с каким сожалением он распрощался с бароном и его коранами, которых обучал, Ирнаном, Маффуром и другими. Он не ожидал, что ему будет недоставать этих людей; похоже, он будет скучать по ним, по крайней мере, некоторое время.
Соресина в последние дни перед его отъездом вызвала у него удивление другого сорта, и это его беспокоило. Простая истина заключалась в том, что как ни хотелось бы Блэзу это отрицать, но хозяйка замка Бауд, и раньше женщина привлекательная и сознающая это, за очень короткий период приобрела еще больше достоинства и изящества. Особенно за короткий период после визита Бертрана де Талаира. Возможно ли, чтобы одна-единственная, быстротечная ночь с герцогом могла вызвать подобную перемену? Блэзу была ненавистна сама мысль об этом, но он не мог не заметить сдержанной учтивости, с которой Соресина начала к нему относиться, или элегантности ее внешности, когда она появлялась рядом с супругом в те дни, которые прошли между отъездом Бертрана и отъездом самого Блэза. В выражении ее лица или манерах не было и намека на то, что произошло на лестнице возле ее спальни совсем недавно. Иногда, правда, она казалась задумчивой, почти мрачной, словно старалась примириться с переменой в ее отношениях с внешним миром.
Соресина отправилась вместе с Маллином, когда барон и его кораны поехали провожать Блэза и проделали вместе с ним часть пути в утро его отъезда из этой горной страны на западе. Она подставила ему щеку для поцелуя, а не только руку. После очень недолгого колебания Блэз перегнулся в седле и поцеловал ее.
Когда он выпрямлялся, Соресина взглянула на него снизу вверх. Он вспомнил взгляд, которым она одарила его вскоре после его приезда, когда сказала ему, что ей нравятся мужчины старого образца, воинственные и суровые. Сейчас в ее взгляде тоже был отголосок той мысли, в конце концов, она была той же самой женщиной, но теперь в нем также появилось нечто новое.
— Надеюсь, какая-нибудь женщина во время твоих странствий по Арбонне убедит тебя сбрить эту бороду, — сказала она. — Она царапается, Блэз. Отрастишь ее снова, если понадобится, когда вернешься в Гораут.
Произнося эти слова, она улыбалась ему совершенно непринужденно, и Маллин де Бауд, явно гордясь ею, рассмеялся и в последний раз сжал руку Блэза на прощанье.
За последние годы в его жизни было много прощаний, думал Блэз теперь, через три дня после своего отъезда, двигаясь верхом среди ароматов и красок полевых цветов, мимо зелено-лиловых завязей винограда на лозах, а издалека его манила синяя вода вспышками отраженного солнечного света. Слишком много прощаний, возможно, но они были частью той жизни, которую он для себя выбрал или которая была определена его рождением и рангом семьи, а также законами, писаными и неписаными, которые помогали стране Гораут преодолевать мели и рифы этой жизни.
Ему доводилось гневаться на повороты судьбы, испытывать сожаление и даже настоящую боль — в Портецце, когда он был там в последний раз. Но, кажется, в конце концов он был вполне доволен, оставаясь, как сейчас, наедине с самим собой, не подотчетный ни одному из мужчин — и, разумеется, ни одной из женщин, — кроме тех случаев, когда совершенно добровольно поступал на службу и выполнял условия контракта. В его жизни не было почти ничего очень уж необычного. То был достаточно проторенный путь в жизни младших сыновей из благородных семейств во всем мире, как они его понимали. Старший сын женился, рожал других детей, наследовал все: земли — яростно охраняемые, ни в коем случае не делимые, — семейные богатства и те титулы, которые были заслужены и не потеряны по мере того, как один правитель Гораута сменял другого. Дочери из таких домов были пешками с богатым приданым, хотя часто и весьма важными. Их выдавали замуж, чтобы скрепить союз, расширить владения, заявить права и потребовать еще более высокий ранг для семьи.
Так что на долю остальных сыновей почти ничего не оставалось. Младшие сыновья были проблемой, и уже очень давно, с тех пор как все уменьшающиеся размеры разделенных поместий изменили систему наследования. Почти лишенные возможности заключить полезный брак из-за отсутствия у них земли и замков, вынужденные покидать семейную обитель из-за трений, из гордости или просто в целях самозащиты, многие из них вступали в ряды клириков Коранноса или поступали в кораны к другому знатному сеньору. Некоторые шли по третьему, менее предсказуемому пути, и покидали пределы страны, в которой родились, в одиночестве, на вечно опасных дорогах или чаще в составе малой или большой группы людей, отправившихся на поиски счастья. Во время войн их можно было найти на поле боя; в редкие периоды затишья они сами затевали стычки с теми, кому наскучил мир, или калечили и молотили друг друга на турнирах, которые кочевали вместе с торговыми ярмарками из города в город по известным странам мира.
И такой порядок существовал не только в Горауте. Бертран де Талаир в свое время, пока его старший брат не умер бездетным и он не стал герцогом, принадлежал к числу таких странников и был одним из самых прославленных. Он привозил и меч, и арфу, а позднее и жонглера, одетого в его богатую ливрею, на поле брани и на турниры в Гётцланде, в Портецце и в стоящей на воде Валенсе на севере.
Блэз Гораутский много лет спустя и по самым разным причинам, стал еще одним из таких людей, еще с тех пор как его произвел в кораны сам король Дуергар.
Он уехал из дома, имея лишь коня, доспехи, оружие и еще свое мастерство, — мастерство, которое ему очень пригождалось и приносило прибыль. Большая ее часть сейчас хранилась в Портецце, у семейства Рюделя. Такова была жизнь, которая привела его к этому моменту, когда он ехал в одиночестве под летним солнцем по Арбонне, не связанный и не обремененный никакими узами, которые поработили многих из известных ему мужчин.
Он обиделся бы на заданный вопрос и на того, кто его задал, но если бы Блэза в тот день спросили, он бы ответил, что не считает себя несчастным, несмотря на всю горечь, оставленную дома и среди опасных городов Портеццы. Он сказал бы, что знает, какое будущее может себе пожелать, и что на обозримом отрезке времени оно почти не будет отличаться от настоящего. Если продолжать путешествовать, меньше шансов пустить корни, связать себя узами, привыкнуть к людям… и узнать, что происходит, когда эти мужчины или женщины, которые стали тебе небезразличны, оказываются не такими, какими ты их считал. Только он бы никогда не произнес этих последних слов вслух, как бы ни настаивал задающий вопросы человек.
Поднявшись на очередную гряду, Блэз в первый раз ясно увидел голубую воду озера Дьерн. Он мог различить маленький островок на озере с тремя столбами белого дыма, поднимающегося от горящих на нем костров. Он постоял минуту, впитывая открывающийся перед ним вид, затем тронулся дальше.
Никто не предостерег его и никак не предупредил, и сам он не задавал никаких вопросов, поэтому, когда Блэз стал спускаться с гряды, он выбрал явно более прямую, более ровную дорогу и поехал прямо на север, к озеру, и к тому, что стало началом его судьбы.
Хорошо утоптанная тропинка шла вдоль западного берега озера Дьерн. Верстовые каменные столбы Древних стояли или лежали, опрокинувшись в траву на обочине, и все они свидетельствовали о том, как давно была проложена эта дорога. Остров лежал не слишком далеко — хороший пловец мог проплыть это расстояние, и с тропинки Блэз теперь видел, что три белых столба дыма поднимаются точно вдоль средней линии острова. Даже он уже понимал, после проведенного в Арбонне сезона, что это священные костры Риан. Кто еще, кроме жрецов богини, мог жечь костры в жаркий полдень в начале лета?
Он прищурился и посмотрел через ослепительно голубую полоску воды. Смог различить несколько лодочек, стоящих на якоре или вытянутых на песок ближайшего берега островка. Одна лодка с одним- единственным белым парусом лавировала взад и вперед по озеру под ветром. Следя за ней, Блэз снова
