– Извини. Знаю, что это была моя идея, но меня на ней не будет. Но я ей все равно позвоню. Вечером.
– Понятно. Ну что ж, тогда до свидания.
– Да. – Ему стало больно от того, как спокойно она согласилась с его решением уехать. Почувствовал бы он себя лучше, если бы она разозлилась? Стала обзывать его?
Может, и да.
Куин протянула руку. Питер взял ее в свою. Ее ладошка казалась такой маленькой!
– Счастливого Рождества, Питер, – сказала она. Голос ее потеплел. – И спасибо за все, что ты сделал для тети.
– Не за что.
– И тем не менее. – Она отняла руку, вытащила из кармана перчатки и надела их.
Желание обнять ее было таким сильным, что Питер едва сдерживал себя. В горле пересохло, когда он выпалил:
– Удачи, Куин. Надеюсь, ты устроишь свою жизнь. Пришли мне приглашение на свадьбу.
И, пока он не сделал того, о чем потом будет жалеть, Питер повернулся и ушел.
Куин вцепилась в поручни моста. Невидящим взглядом смотрела она на бурлящую внизу воду. Слезы жгли глаза. В горле стоял комок. Она не могла в это поверить. Питер уезжает. Завтра. Она увидится с ним, только когда он вернется из Чикаго, да и то на несколько часов, потому что на следующее утро сама уедет в Европу.
Все кончено.
Кончено, так и не начавшись.
«Но я люблю его!» – хотелось крикнуть ей. И она знала, что это правда. Если бы она не любила Кимбла, то не чувствовала бы себя такой несчастной.
«Я не хочу, чтобы он уезжал. Я хочу, чтобы он меня любил».
Но он не любил ее. По крайней мере не так, как она. Да что с ней не так? Почему она не может удержать мужчину, которого любит?
Куин стояла на мосту до тех пор, пока не замерзла. Ей хотелось пойти домой, но как она могла вернуться, не купив подарки? Тетя спросит, почему она вернулась, и что ей ответить?
«Я вернулась домой, потому что у меня сердце разрывается от боли».
Она безрадостно засмеялась и моргнула, чтобы прогнать слезы.
Куин потихоньку пошла к книжному магазину. Она собиралась купить книгу об аманитах в Огайо для коллеги в Стокгольме. В магазине было непривычно тихо. Она заставила себя купить еще несколько вещей и только около пяти решила, что пора домой. Уже стемнело. Сумерки сгустились вокруг нее, и в темноте зимнего вечера Куин почувствовала себя ужасно одинокой. Слезы, которые она сдерживала весь день, снова подступили к глазам, и ей понадобилось все самообладание, чтобы не дать им пролиться. Ей нельзя плакать. Через несколько минут придется встретиться с тетей, а та слишком наблюдательна. В квартире Питера горел свет. Он был дома. Она вошла через парадную дверь, потому что не хотела проходить мимо его окон.
– Куин? – раздался из кухни тетин голос. – Это ты?
– Да, я.
Куин повесила куртку в шкаф для верхней одежды, положила покупки на ступеньки, ведущие на второй этаж, перевела дыхание и, изобразив на лице бодрую улыбку, вошла в кухню.
Тетя стояла и улыбалась племяннице.
– Ты уже пользуешься ходунком!
Теперь Куин улыбалась совершенно искренне. Лечащий врач Фионы сказал, что она может начать пользоваться ходун-ком, но сегодня тетушка отважилась на это в первый раз.
– Скорее всего на следующей неделе мне уже снимут гипс, – сказала Фиона, сияя от счастья. – Я уже начала думать, что буду ходить в нем вечно.
Тут улыбка исчезла с ее лица, и она спросила:
– Ты встретила Питера в городе?
Куин кивнула.
– Он сказал тебе, что уезжает домой на праздники?
– Да. Здорово, правда? Готова поспорить, его родные будут счастливы.
– Да уж, представляю, – задумчиво проговорила Фиона.
Она медленно обошла вокруг стола и осторожно опустилась на стул, отмахнувшись от предложенной Куин помощи.
– Час назад он принес нам рождественские подарки. Я положила их вон туда.
Фиона показала на холодильник в углу. Две красочно упакованные коробки, одна большая, другая поменьше, стояли сверху.
Куин сглотнула. Ему она ничего не купила.
