мальчишки шагали рядом с вождем степенно, как и подобает взрослым мужчинам. Айвор пропустил их затем в дверь, а сам стал смотреть, как они, опустившись перед шаманом на колени, ждут, когда он подтвердит, что они действительно видели своих тотемных животных, и назовет им их имена. Ни разу никто из детей Айвора не пытался обмануть шамана и назвать своим тотемом животное, которое вовсе ему не являлось, ни один не сказал, что видел, к примеру, не обычного элтора, а орла или дикого кабана. Шаман – и это было его священной обязанностью – всегда сразу узнавал, какова была их истинная «добыча». В своем племени Гиринт знал тотем каждого. Так было и во всех остальных племенах дальри. И так было записано в священной Книге, хранившейся в Селидоне. Таков был Закон.
Через несколько минут Гиринт поднял голову – все это время он сидел, понурившись и скрестив ноги, на своей циновке – и посмотрел прямо на Айвора, чей силуэт чернел на фоне ярко освещенной солнечным светом двери.
– Их час пробил, я знаю их имена, – молвил шаман.
Эти слова провозглашали рождение новых Всадников: своего часа никто избежать не в силах; в этот час человек получает свое Истинное имя. И Айвора вдруг охватило странное чувство мимолетности и одновременно беспредельности Времени. Двенадцать столетий дальри кочуют по Равнине. И в течение этих двенадцати столетий каждый новый Всадник именно так получал свое имя.
– Ну что, устроим пир? – на всякий случай спросил он Гиринта.
– Ну разумеется! – живо откликнулся тот. – Как же иначе отпраздновать появление в племени двух новых охотников?
– Хорошо, – сказал Айвор. Сколько же раз они с Гиринтом произносили эти слова? Каждое лето! Неужели он уже такой старый?
Айвор снова обнял новоиспеченных Всадников за плечи и вывел их на залитую солнцем лужайку перед хижиной шамана, где уже собралось все его племя.
– Их час пробил, и названы были их имена! – торжественно сказал он и улыбнулся, услышав рев приветственных криков.
И тогда наконец Нейвон и Барт попали в объятия своих родителей.
– А теперь спать! – велел Айвор обоим мальчишкам, зная, что здесь скоро будет твориться, и отлично понимая, что ни один из них его совету не последует. Да и разве можно спать в такой день?
А вот Ливон, между прочим, спал! Правда, Ливон провел в роще целых три ночи и вышел оттуда совершенно измученный, с ввалившимися глазами и с таким видом, словно все еще пребывал в мире снов и видений. Трудный у него был пост, ему пришлось совершить долгое путешествие – как, впрочем, и всем тем, кто когда-либо возглавлял третье племя.
Размышляя об этом, Айвор смотрел, как люди веселыми ручейками растекаются по лагерю. Потом, пригнувшись, он снова шагнул во тьму хижины Гиринта, где никогда не зажигали света: он там попросту не был нужен.
Шаман при его появлении не шелохнулся.
– По-моему, все хорошо, – сказал Айвор, присаживаясь на пол рядом со стариком. Гиринт кивнул.
– Да. Оба будут неплохими Всадниками, а Барт и не просто неплохим – возможно, он станет даже и не только Всадником. – Большего старый шаман никогда бы себе не позволил сказать. Никогда и ни одного намека на то, что он увидел в душах посвященных. Айвору всегда хотелось его об этом спросить, и он всегда восхищался удивительным даром шамана и его поразительной сдержанностью.
Он хорошо помнил ту ночь, когда Гиринт был ослеплен. Айвор тогда был еще почти ребенком – с той ночи, когда он увидел своего ястреба, прошло всего четыре лета, – но он, будучи единственным сыном Банора, вместе с остальными мужчинами должен был непременно присутствовать при ослеплении шамана. И власть для него с тех пор навсегда осталась связанной с пением мужчин и колеблющимся светом факелов на фоне раскинувшегося над Равниной ночного звездного неба.
Некоторое время шаман и вождь сидели молча; каждый думал о своем; затем Айвор поднялся.
– Пойду. Мне еще нужно обсудить с Ливоном завтрашнюю охоту, – сказал он. – Шестнадцать, я думаю?
– По крайней мере, – с упреком заметил шаман. – Да я один могу целого съесть! Мы ведь давно пиров не устраивали.
Айвор фыркнул.
– Ох уж и давно! Старый ты жадюга! Вы только подумайте, целых двенадцать дней прошло с тех пор, как Вален узнал свое имя. Ну скажи, как это ты до сих пор умудрился не растолстеть?
– А очень просто, – терпеливо пояснил шаман. – У тебя на пирах небось не разъешься!
– Ну ладно, семнадцать! – засмеялся Айвор. – Я еще загляну к тебе утром, перед тем как они отправятся на охоту. Решать, конечно, Ливону, но я хочу предложить им восточные пастбища.
– Да, на восточных животные более откормленные, – кивнул Гиринт. – Впрочем, у нас и сегодня еще будет время это обсудить: все равно ты ко мне попозже заглянешь.
И к этому тоже Айвор привык.
«Умение видеть приходит, когда уходит свет» – так говорят в народе дальри. Это не Закон, но обычай этот обладает той же силой. Дальри находят своих покровителей в темноте, и в темноте все их шаманы обретают свое могущество – вместе со слепотой, после того страшноватого обряда в середине лета, когда ярко горящие факелы и летние звезды внезапно исчезают в сплошной черноте.
Ливона он, разумеется, нашел на конюшне: тот возился с кобылой, у которой что-то было неладно с копытом. Услышав шаги отца, Ливон поднялся и пошел ему навстречу, откидывая с глаз светлые волосы. Стоило Айвору увидеть сына, и на сердце сразу полегчало. Так бывало всегда.
И он вспомнил – возможно потому, что с утра думал об этом, – тот день, когда Ливон вернулся в лагерь после трехдневного поста. Он тогда до позднего вечера проспал как убитый. Его светлая, по-детски еще нежная кожа казалась буквально прозрачной, до того он измучился и устал. А ближе к ночи он вдруг встал с постели и пошел к отцу.
И они долго гуляли по спящему лагерю.
– Я видел серну, отец, – сказал ему тогда Ливон. То был самый дорогой, редчайший дар, какой Айвор когда-либо получал. Ведь мальчик назвал имя своего тотема, свое тайное имя! Серна – это очень хорошо, думал Айвор с гордостью. Сильное, смелое животное, с гордо поднятыми рогами, как у того Бога, в честь которого оно и названо [То есть в честь кельтского Бога Кернуна (Цернуна – лат. Cernunnos означает «Рогатый»), который считается покровителем животных, а также – у некоторых кельтских народов – повелителем подземного царства и связан с циклами умирания и возрождения природы. О том, как храбро серны защищают своих детенышей от врагов, сложено немало легенд и сказок. Лучшего тотема и желать нельзя!].
И в ответ на слова сына Айвор лишь молча кивнул. Говорить он не мог. Лит всегда подшучивала над его излишней чувствительностью и над тем, как всегда близко у него слезы. Вот и теперь ему очень хотелось обнять мальчика и прижать к себе, но он сдержался: ведь Ливон уже стал взрослым, настоящим Всадником, мужчиной, да к тому же только что сделал отцу неслыханно щедрый и чисто мужской подарок. Что ж, он ответит сыну тем же!
– А мой тотем – ястреб, – сказал Айвор, и оба примолкли, стоя рядом и соприкасаясь плечами, и долго еще глядели в летнее звездное небо, раскинувшееся над лагерем третьего племени…
– Ну что ты нам посоветуешь? На восток? – Карие глаза Ливона смеялись.
– По-моему, так было бы лучше всего, – кивнул Айвор, – не стоит рисковать. А впрочем, как знаешь, – быстро прибавил он.
– Да нет, лучше восточных пастбищ ничего и быть не может. Тем более что мне придется взять с собой обоих новичков. А на восточных пастбищах охотиться значительно легче. Сколько животных нужно для пира?
– Я полагал, что хватит шестнадцати, но Гиринт запросил целого элтора для себя одного!
Ливон, откинув голову назад, расхохотался.
– Ага, и, конечно, жаловался, что у нас пиры случаются слишком редко и угощения на них маловато. Верно?
– Да уж, конечно! – засмеялся и Айвор. – Он всегда на это жалуется, старый обжора. Сколько возьмешь охотников?
