она ему. – Здесь же никого нет. Кроме одного человека». Небо звало ее.
«Да, кроме моего отца, – сказал он – Я люблю его».
«Ну тогда и я буду его любить, – откликнулась она. – А теперь мне хотелось бы полететь. Иди сюда!»
И он мысленно ответил ей: «Хорошо», – и вскочил ей на спину. Он оказался таким легким, совсем ничего не весил, а она была уже очень сильна и должна была непременно стать еще сильнее. И когда они проходили мимо того, второго, человека, она почтительно поклонилась ему, нагнув к земле свой рог, потому что этот человек был значительно старше Табора и потому что Табор любил его.
А потом они выбрались из леса, и там… там был такой простор, и травы, и небо, ах какое бескрайнее небо было у нее над головой! И она впервые в жизни расправила свои крылья, и они взлетели, радуясь от всей души, чтобы поздороваться со звездами и луной, чьей дочерью она себя считала. Она по-прежнему могла читать его мысли как свои собственные, и чувствовала, каким невероятным возбуждением он сейчас охвачен, ибо отныне они были связаны навечно. И она отлично понимала к тому же, как они великолепны, проплывая в ночном небе, нимфа Имрат и этот юный Всадник, который знает ее имя.
Айвор не сумел сдержать слез, когда золотисто-серебряный единорог, на котором ехал верхом его сын, поклонился ему до земли. У него действительно слезы были слишком близко, как любила поддразнивать его Лит, но такое чудо…
Повернувшись и глядя им вслед, он увидел еще большее чудо: единорог взлетел. Айвор полностью утратил чувство времени, забыл обо всем на свете, любуясь Табором, который верхом на этом волшебном существе летал по небу. Он и сам испытывал почти такую же радость, какую испытывали они, упиваясь этим полетом, и чувствовал, что на душу его снизошло благословение. Еще бы! Ведь он вошел в Пендаранский лес и вышел оттуда живым! Мало того, ему было дано увидеть, как дитя великой Богини-матери несет на спине его сына, мчась в небесах над Равниной подобно дивной комете!
И все же он был настоящим вождем племени и слишком мудрым и опытным человеком, чтобы забыть о наступлении Тьмы. Даже это дивное существо, этот дар Богини не могло появиться на свет без особой на то причины. Тем более оно было того же тревожного цвета, что и эта кровавая луна в небесах. А еще Айвор знал, что Табор никогда уже больше не будет прежним. Но он отогнал эти печальные и тревожные мысли – пусть подождут светлого времени; сейчас, ночью, он больше всего хотел в душе воспарить над землей вместе с этими двоими, юными и прекрасными, что играют с ветром там, в вышине, среди звезд. И, глядя на них, Айвор смеялся счастливо, как ребенок, – так он не смеялся уже невесть сколько лет!
Он не знал, сколько прошло времени, когда они наконец спустились на землю недалеко от того места, где он стоял. Он видел, как его сын прильнул щекой к морде единорога, поцеловав его прямо в светящийся серебряный рог, и отступил, а дивное существо грациозно повернулось и удалилось во тьму Пендаранского леса.
И тогда Табор повернулся к отцу. Глаза его опять смотрели как прежде, но он молчал, ибо слов просто не было. Айвор протянул к сыну руки, и тот бросился в отцовские объятия.
– Ты видел? – спросил через некоторое время Табор, прильнув к груди отца.
– Видел. Вы были просто великолепны!
Табор выпрямился, в юных глазах его снова плеснулось счастье, радость, которую доставил ему этот танец в поднебесье.
– И она поклонилась тебе! Сама! Я не просил! Я просто сказал, что ты мой отец и я люблю тебя, и она сказала тогда, что тоже тебя полюбит. И поклонилась.
Душа Айвора была полна света.
– Пойдем, – сдавленным голосом сказал он, – нам пора домой. Мать, должно быть, все глаза выплакала от тревоги за тебя.
– Мама? – переспросил Табор так смешно, по-детски, что Айвор не выдержал и расхохотался. Они сели на коней и поехали назад, теперь уже медленно, держась рядом, со всех сторон окруженные землями Равнины. И на пороге войны странный мир и покой воцарились вдруг в душе Айвора. Это была его земля, она принадлежала его народу с таких давних времен, что точная дата уже не имела значения. От Андарьен до Бреннина, от восточных гор до Пендаранского леса все это покрытое травой пространство принадлежало дальри. Они были сплавлены с Равниной в единое целое! И Айвор с наслаждением внимал этим торжественным мыслям, точно звукам прекрасной музыки, точно звучащим чисто и слаженно аккордам великого оркестра – Знания.
Что ж, пусть и в будущем эта музыка все время звучит и не умолкает в его душе, несмотря на неумолимо надвигающуюся Тьму! Хотя Айвор прекрасно понимал, что под натиском Тьмы музыка эта вполне может и перестать звучать в душе его народа. «Завтра, – думал Айвор, – беспокоиться об этом я начну завтра». А пока что он скакал по бескрайним просторам Равнины рядом со своим младшим сыном и скоро увидел Лит, ждавшую их у западных ворот лагеря.
Табор на ходу спрыгнул с седла и бросился к матери. Глядя на них, Айвор с трудом сдерживал слезы. Старый глупец! Нет, его жена совершенно права: для мужчины он чересчур чувствителен! Наконец Лит, не выпуская сына из объятий, вопросительно глянула на него, и он смог лишь коротко кивнуть ей в ответ.
– Ну что ж, молодой человек, а теперь немедленно в постель! – решительно приказала она Табору. – Через несколько часов мы выезжаем. Тебе необходимо поспать.
– Ой, мама, – заныл Табор, – я же только и делал, что спал…
– В постель! – Когда Лит говорила таким тоном, дети старались с ней не спорить.
– Хорошо, мама, – покорно согласился мальчик и поплелся в лагерь с таким счастливым выражением лица, что даже Лит не выдержала и улыбнулась. Всего четырнадцать, думал Айвор. Что бы там ни выпало ему на долю, пока что ему всего четырнадцать!
Он посмотрел на стоявшую рядом жену, и она тоже посмотрела ему прямо в глаза. Он вдруг понял, что это первые мгновения, когда они наконец остались наедине – с тех пор как из горы вырвался тот столб пламени.
– Все прошло хорошо? – спросила Лит.
– Да. Это так прекрасно…
– Не думаю, что мне стоит об этом знать, – остановила она его. – Во всяком случае, пока не стоит.
Он кивнул и увидел вдруг, словно открывая для себя эту истину заново, как она хороша.
– Почему ты вышла за меня, Лит? – вырвалось у него.
– Ты же сам попросил, – пожала она плечами.
Он засмеялся, спрыгнул с коня на землю, взял его под уздцы, а Лит взяла под уздцы коня Табора, и они рядом двинулись к дому, по дороге остановившись лишь у коновязи.
На пороге Айвор в последний раз оглянулся; луна теперь висела совсем низко над западным краем неба, прямо над Пендаранским лесом.
– Я сказала неправду, – вдруг тихо промолвила Лит. – Я вышла за тебя потому, что ни один из моих женихов, известных или воображаемых, не способен был сделать так, чтобы сердце мое выпрыгивало из груди при звуках его голоса. Это удалось только тебе – когда ты попросил моей руки.
Он тут же перестал смотреть на луну и повернулся к ней.
– В твоих глазах восходит солнце! – сказал он. Так, согласно традиции, полагалось говорить, предлагая девушке свою руку и сердце. – И солнце всегда, всегда всходило в твоих глазах, любовь моя! – И для него это была чистая правда.
И он поцеловал ее. Она была такая милая, и так трепетала в его объятиях, и всегда зажигала в нем такую страсть…
– Через три часа солнце взойдет на небе, – смущенно предупредила она его и высвободилась. – Пойдем-ка лучше спать.
– Пойдем! – с энтузиазмом воскликнул Айвор.
– Спать! – твердо уточнила она.
– Но мне же не четырнадцать лет! – возмутился Айвор. – И я совсем не устал!
Она строго глянула на него, но не выдержала и улыбнулась. Улыбка всегда удивительным образом освещала ее лицо как бы изнутри.
– Это хорошо, – сказала Айвору его жена Лит. – И я тоже совсем не устала. – И она, взяв его за руку, повела в дом.
