принялся перетаскивать их на одну сторону плота, тогда как совар Дайял Сингх продолжал стрелять, быстро перезаряжая винтовку. Второй сикх поменял позицию, распластался рядом с ним и, положив ствол карабина на гроб, тщательно прицелился и спустил курок.
Что-то похожее на узел тряпья с диким воплем свалилось со скального выступа и рухнуло на усеянную валунами отмель. Зарин рассмеялся и сказал:
– Шабаш, Суба Сингх. Хороший выстрел. Такой и патхана не посрамил бы.
Суба Сингх ухмыльнулся и ответил непристойной сикхской шуткой, нелестной для патханов, и Дайял Сингх улыбнулся. Они попали в западню, где уже потеряли одного своего товарища, и их шансы выбраться из нее живыми были невелики, но все трое были профессиональными военными. Они сражались из любви к сражениям, и глаза их сверкали в сумраке, когда они смеялись, перезаряжали винтовки и стреляли, отпуская мрачные шутки под градом пуль.
Одна пуля пробила гроб, и отвратительный смрад смерти резко усилился в вечернем воздухе, перекрывая вонь черного пороха и запахи реки.
– Апка мехрбани[31], Бэтти-сахиб, – спокойно сказал Суба Сингх, козыряя телу в гробу. – Вы всегда заботились о своих людях, и, если бы не вы, мне разнесло бы черепушку. Посмотрим, сумею ли я отомстить за такое к вам неуважение.
Он приподнял голову и тщательно прицелился, делая поправку на колебания плота. Грянул выстрел, и мужчина на верхушке скалы, взмахнув руками, повалился ниц и больше не шевелился, а джезайл, выскользнувший из ослабевшей хватки, с грохотом покатился по крутому склону, увлекая за собой россыпь камней.
– На нашем счету двое. Посмотрим, переплюнешь ли ты нас, патхан, – сказал сикх.
Зарин ухмыльнулся и, не обращая внимания на пули, жужжащие вокруг него, точно рой рассерженных пчел, взял на мушку цель, которая осталась бы невидимой для любого, кто вырос не в стране, где за каждым камнем может скрываться враг, – узкую расселину между двумя валунами, откуда на несколько дюймов высовывался ствол джезайла. Пуля попала точно в цель, находившуюся чуть выше черного глазка дула, и ствол дернулся и упал с резкостью, которая говорила сама за себя.
– Вот так, – сказал Зарин. – Ты доволен?
Ответа не последовало. Он повернул голову и встретил остекленелый незрячий взгляд, устремленный на него из-за гроба. Сикх не шевелился; его подбородок по-прежнему опирался на жесткие складки просмоленной парусины, и рот был открыт, словно он собирался заговорить, но на виске у него темнело пулевое отверстие, а лежащий рядом с ним Дайял Сингх даже не заметил, что его соплеменник убит…
– Мара гайя?[32] – резко спросил Зарин, сознавая глупость вопроса.
– Кто? Презренный пес, в которого ты пальнул? Будем надеяться, – ответил Дайял Сингх.
Он потянулся за патронами, и тут тело Суба Сингха повалилось на бок и одна рука свесилась в воду.
Дайял Сингх уставился на него, неподвижно застыв на месте с вытянутой рукой и часто дыша. Потом он вдруг задрожал, точно в малярийном ознобе. Пальцы его снова ожили, и он лихорадочно зарядил карабин, бормоча проклятия дрожащим от ярости голосом, а потом вскочил на ноги и принялся стрелять по скале, лихорадочно перезаряжая оружие пулями, горсть которых сунул в карман.
Плот, несущийся по течению бурного потока, опасно накренился, рулевой перебросил вес тела на противоположную сторону, выравнивая его, и крикнул сикху, чтобы тот лег. Но Дайял Сингх временно утратил способность внимать голосу рассудка. Ослепленный гневом, он забыл о всякой осторожности: он стоял с расставленными ногами над мертвым товарищем, лицом к скале, и стрелял, стрелял, в бешенстве изрыгая проклятия. Пуля задела его подбородок, и по темной бороде потекла кровь, а вскоре обмотка окрасилась в красный цвет – это вторая пуля попала в ногу. Наверное, он получил не меньше дюжины ранений, однако ни разу не дрогнул и не прекратил ожесточенно сквернословить. Но наконец очередная пуля пробила ему грудь, он покачнулся, уронил карабин и упал на труп своего товарища-сикха.
От удара тяжелого тела плот сильно накренился, и через него хлынул поток воды, пенясь вокруг гроба и смывая груду жестяных коробок и снаряжения. Прежде чем Зарин и рулевой успели его выровнять, трупы двух мужчин соскользнули с мокрых бревен и исчезли в реке.
Освободившись от части груза, неуклюжее судно выровнялось. Зарин поднялся на колени и, стряхивая воду с формы, с горечью проговорил:
– Погибли два хороших человека, а в нынешнее время мы не можем себе позволить потерять даже одного такого. Эта кампания поистине дорого стоила разведчикам. Слишком многие уже умерли или получили тяжелые ранения, и вот теперь еще четверо наших погибли, а если в самом скором времени не стемнеет, мы с тобой тоже запросто можем умереть. Черт бы побрал этих ведьминых сыновей! Хотелось бы мне… – Он осекся, прищурился и резко сказал: – Ты ранен!
– Всего лишь царапина. А как ты?
– Я цел и невредим – пока.
Но выстрелов со скалы больше не последовало – вероятно, стало слишком темно и плот уже не являл собой удобную мишень для укрывшихся наверху стрелков. Река в сумерках казалась подобием серой ленты, а плот – смутной тенью, зыбкой и неуловимой, как мотылек или летучая мышь, порхающие по ущелью. Часом позже двое мужчин со своим скорбным грузом оставили далеко позади ущелья и самые опасные пороги, и плот плавно понесло течением через местность, менее пригодную для засад.
Минувший день был очень жарким, ибо муссон еще не достиг этих северных широт и среди раскаленных голых гор земля отдавала тепло солнца почти зримыми волнами, подобными исходящим из открытой печи. Но река Кабул питалась водой из снежных полей и ледников Гиндукуша, и, когда над рекой проносились порывы свежего ночного ветра, рулевой дрожал и пригибался пониже над своим шестом.
Гроб был привязан к бревнам толстой веревкой местного изготовления, но конопляные волокна промокли от ночной росы и брызг речных порогов, а поскольку груз постоянно перемещался из стороны в сторону на колеблющемся плоту, веревка растянулась и провисла, так что теперь гроб беспокойно двигался туда-сюда, словно заключенный в нем человек ожил и пытается вырваться на свободу.
– Лежите спокойно, сахиб, или мы потеряем вас на следующем повороте, – проворчал Зарин, обращаясь к мертвецу. – С твоей стороны есть узел, Ашок?
– Целых два, – ответил рулевой. – Но я не рискну затягивать их в темноте. Если мы наткнемся на подводный камень или подойдем к порогам, пока я перевязываю узлы, гроб сорвется с места и столкнет нас обоих в воду. Надо подождать до рассвета. Вдобавок после целого дня дежурства у руля руки у меня совсем онемели.
– Вдобавок ты горец, – язвительно заметил Зарин. – Да уж, ночка чертовски жаркая.
– Зато река божественно холодная, – отпарировал Аш. – Это талая вода с гор, я дважды в ней побывал, а потому знаю, о чем говорю. Знай я, что течение такое быстрое и что мохманды устроят на нас засаду, я бы хорошенько подумал, прежде чем проситься с тобой в такое путешествие. Безумное предприятие! Какая разница, где лежат останки человека? Разве Бэтти-сахибу не все равно, упокоится ли он в земле Джелалабада или на кладбище в Мардане? Решительно все равно! И даже если бы после нашего ухода афридии выкопали его, разрубили на куски и разбросали кости, для него это не имело бы значения.
– Это имело бы значение для нас, разведчиков, – коротко ответил Зарин. – Мы не позволяем нашим врагам надругаться над телами наших мертвых.
– Наших мертвых ангрези, – раздраженно уточнил Аш. – В этой войне мы потеряли и других людей. Однако мы оставили их тела среди афганских гор и забрали с собой только одно.
Зарин пожал плечами и ничего не ответил. Он давно понял бесполезность споров с Ашоком, который смотрел на вещи иначе, чем большинство людей. Однако после непродолжительного молчания он сказал:
– Но все-таки ты поехал, и не ради меня!
Аш ухмыльнулся в темноте.
– Да, не ради тебя, брат. Ты всегда был в состоянии сам о себе позаботиться. Как тебе известно, я поехал, потому что хочу поговорить с командующим-сахибом, пока не поздно. Если я успею своевременно увидеться с ним, возможно, мне удастся убедить его, что пресловутая затея с миссией окончится
