бессильна забрать ее обратно. Так что я сохраню, назло тебе, самую желанную собственность в жизни.
– Я подарила ее в честь твоей целомудренности, являющейся единственной похвальной чертой, которая у тебя есть…
– Моя целомудренность, допускаю, замечательна. Тем не менее, в действительности ты подарила мне молодость потому, что я умнее.
– …И то, что я даю, я по своей воле могу взять назад!
– Как же, как же, ты отлично знаешь, что ничего подобного не можешь. Отсылаю тебя к Севию Никанору. Ни один из Леших никогда не может забрать бесценный дар молодости.
– Но меня это начинает злить…
– Иначе, что я с настоящим сожалением осознаю, ты становишься нелепой, оспаривая авторитет Севия Никанора.
– …И я покажу тебе… о, я покажу тебе, нахал!
– Не надо! Держи себя в руках! Все достаточно эрудированные люди знают, что ты не можешь совершить того, чем пугаешь. И общеизвестно, что самое слабое колесо в телеге скрипит громче всех. Так что развивай в себе рассудительную молчаливость! В действительности никто не станет мириться с капризами уродливой, беззубой женщины твоих лет, что говорю тебе ради твоего же блага.
Людей всегда раздражает, когда говорят ради их собственного блага. Так что последующее произошло очень быстро. Луну закрыло кудрявое облако. В течение одного удара сердца ночь показалась ужасно холодной, а затем все стало достаточно тихим. Луна появилась во всем великолепии, и перед Юргеном находилась надлежащая тень Юргена. Он с изумлением посмотрел на свои руки, и это были руки пожилого человека. Он пощупал икры ног, и они были сморщенными. Он похлопал себя по туловищу, и под рубахой Несса обнаружилось впечатляющих размеров брюшко.
«К тому же, я внезапно что-то забыл, – размышлял Юрген. – Что-то, что хотел забыть. О да! Но что же я хотел забыть? Был загорелый человек… и с ногами у него творилось что-то неладное… Он в Друидском лесу нес вздор и вел себя по-идиотски… Вероятно, он сумасшедший. Нет, я не помню, что я забыл, но уверен, это терзает меня где-то в глубине души, словно маленькая губительная личинка. Но это, в конце концов, неважно».
Вслух же он запричитал самым трогательным голосом:
– О, Матушка Середа, я не намеревался тебя разозлить. Нечестно ловить меня на одном бездумном слове! Смилуйся надо мной, Матушка Середа, ведь я никогда бы не стал ссылаться на то, что ты стара и невзрачна, если б знал, что ты настолько тщеславна!
Но Матушка Середа, похоже, не смягчилась от такой мольбы, так как ничего не произошло.
«Значит, слава Богу, все кончилось! – сказал сам себе Юрген. – Конечно, она, возможно, по-прежнему слушает, а с Лешими шутить опасно. Но в действительности они не кажутся очень смышлеными. Иначе эта раздражительная болтунья поняла бы, что, оставляя в стороне все прочее, я откровенно утомился от ответственности своей молодости под таким постоянным наблюдением. Теперь все меняется: нет требования избегать подозрений в правонарушениях, проводя все философские исследования в темноте, и я больше не буду недоверчиво относиться к лампам, свечам и даже к солнечному свету. Старое тело… для уставшего человека ты приятно, как старые шлепанцы. И я во второй раз весьма ловко обманул Матушку Середу. Мое понимание Лизы, хотя и доставшееся с муками, – решительное преимущество в отношениях с любой женщиной».
Затем Юрген посмотрел на черную пещеру. «Полагаю, она напоминает мне, что по-прежнему мужественным поступком стало бы продолжение поисков Лизы. Пугает только то, что, если я войду в эту пещеру в третий раз, я несомненно верну свою жену. Согласно традиционным правилам, третья попытка неизменно приводит к успеху. Интересно, хочу ли я вернуть Лизу?»
Юрген задумался и покачал своей седой головой. «Точно я этого не знаю. Она превосходно готовит. Бывали пироги, которые я всегда буду вспоминать с глубоким чувством. И у бедняжки добрые намерения! Но тогда, если в прошлом мае я отрубил голову действительно ей… и если нрав у нее ничем не лучше… Все же надоедает бесконечно мыть за собой посуду, и, кажется, у меня нет способностей в штопанье носков. Но, с другой стороны, Лиза вечно меня пилит. И она меня не понимает…»
Юрген пожал плечами. «Так и так! Доводы „за“ и „против“ можно продолжать неограниченно долго. Поскольку я не могу предпочесть одно другому, я ублажу предрассудки, совершив мужественный поступок. Мне это кажется справедливым, и, кроме того, в конце концов, это может и не получиться».
Тут он в третий раз вошел в пещеру.
Глава XLIV
В конторе управляющего
История рассказывает, что там было темно и Юрген не мог никого разглядеть. Но пещера тянулась вперед и вниз, а в дальнем конце мерцал свет. Юрген все шел и шел и так достиг того места, где в ожидании Юргена когда-то лежал Несс. Юрген вновь нагнулся и вполз в отверстие в стене пещеры и попал туда, где на высоких железных стойках горели лампы. Сейчас одна за другой эти лампы гасли, и тут не было никаких женщин. Вместо этого Юрген ступал по слою белого пепла в палец толщиной, оставляя на нем следы.
Пещера тянулась дальше, и Юрген пошел вперед. Он достиг крутого поворота, а свет ламп позади него поблек, так что тень перед Юргеном была хотя и бесспорной, но размытой. Это была тень, соответствующая заурядному пожилому ростовщику, и Юрген рассматривал ее с воодушевлением.
Затем Юрген вошел в своеобразное подземелье, с потолка которого свисал котел, а под ним плясали красные языки пламени. Перед Юргеном находился трон, а за ним ряды скамеек. Но здесь тоже никого не было. К пустому трону был прислонен треугольный белый щит. И, когда Юрген вгляделся более пристально, он увидел на нем какую-то надпись. Юрген поднес щит как можно ближе к огню, потому что сейчас зрение у него было не очень хорошее, да, кроме того, и огонь был неярким. И Юрген разобрал послание, написанное на щите черными и красными буквами.
«Ушел по важному делу, – гласило оно. – Буду через час». И подпись: «Фрагнар Р.»
«Интересно, кому король Фрагнар оставил эту записку? – подумал Юрген. – Определенно, не мне. И к
