Орлеанский взял высокий темный бокал.
– Но быть великим – совсем небольшое удовольствие. Я сыт по горло своим величием. Хозяин Франции, я могу претендовать на звание хозяина Европы. Раньше мне казалось верхом блаженства управлять королевствами. Но теперь, теперь игра не стоит свеч. Иногда мне хочется умереть и покончить со всем этим, – герцог лениво пригубил отравленное вино.
– Ну, ваше высочество, вам не придется ждать слишком долго.
– Да, но ты считаешь, что я должен продолжать борьбу!
И Филипп принялся оплакивать свои политические трудности.
Флориан выдержал соответствующую приличиям паузу, мимо ушей пропуская жалобы на упрямство Парламента, заговоры Альберони и Виллеруа в ссылке, на коварное предательство Фрежюса, на наследных принцев, Бурбонского и Ноайи, на глупость английского наследника, на пустую казну – обо всем этом Филипп говорил вперемешку, не доводя ни одной мысли до конца. Но Флориан размышлял о том, что никоим образом не было связано ни с одним из упомянутых лиц. И размышления вызывали у него легкий душевный трепет.
– Бесконечные интриги сводят меня с ума, и нечем снять нервное напряжение. К сорока девяти годам для этого остается не так уж много способов. Раньше я был веселым гурманом: сейчас мне приходится думать о своем пищеварении. Я мог пьянствовать неделями: теперь всего одна ночь совершенно пуританских оргий делает меня ни на что не годной развалиной, а врачи поговаривают об угрозе апоплексического удара. Флориан, выпьем же снова – от долгих речей у меня пересохло в горле. Даже женщины не вызывают больше никаких чувств. Я слишком хорошо знаю, что представляют из себя их тела, и давно утратил радость открытия. Теперь я частенько ложусь в постель в одиночестве. Даже мои дочери, девушки прекрасные во всех отношениях…
– Я знаю, – прервал его Флориан с двусмысленной улыбкой.
– …Даже они не радуют меня более. Нет, друг мой, я открыто заявляю, что чего бы человек ни достиг в жизни – ему всегда мало. Мы несем на себе проклятие вечного желания того, чего у нас нет. Мы говорит «Счастье там!», хотя на самом деле оно нигде. Те, кто не преуспели в своих стремлениях, все еще надеются на обретение счастья. Но тот, кто достиг своего с помощью убийцы, получив желаемое, убеждается, что больше не хочет этого. И желание мертво в нем, и сам он мертв. Флориан, выпьем же еще, ибо ты постоянно возвращаешься к вопросу о смерти. Послушай меня, дружище, и постарайся избежать величия и могущества.
Де Пайзен подумал, что Филипп Орлеанский тоже получит то, чего хотел, благодаря удивительной случайности, сделавшей его величайшим человеком в королевстве. Возможно, вся наша жизнь зависит от случайностей. Чрезмерная алчность всегда неразумна. Герцог находил утешение в мыслях о том, что бедный Филипп избавится вскоре от всех своих земных забот…
Зазвонил колокольчик, и Флориан, поднимаясь, сказал:
– Ваш совет пригодится мне, монсеньор. Но звонок, вероятно, оповещает о прибытии той, чье имя мне не следует вспоминать за пределами вашего отеля?
– Да. Так давай же – пусть и в сорок девять, увы – выпьем снова. Да, приехала мадам де Фалари. Мы с ней попытаемся узнать, что же новенького могут предложить нам Аретино и Романо, а потом мне еще предстоит ежедневный доклад королю. Я провожу вас через тайный ход – эта маленькая сучка Фалари жуткая скромница.
Флориан вышел через указанную дверь и, оставив небольшую щель, наблюдал за происходящим. Вошла очаровательная мадам де Фалари – герцог весьма сдержанно поприветствовал ее.
– Наконец-то вы пришли, моя сладкая мошенница, чтобы положить конец моим речам о сантиментах и этике. Какой же сказкой, моя светлоглазая Сапфира, вы объясните свое опоздание?
Девушка, почувствовав, что герцог расположен к небольшой словесной прелюдии, ответила:
– Своим вопросом ваше высочество напомнили мне одну любопытную историю, рассказанную мне прошлой ночью. Но это…
– Да? – перебил герцог.
– Я хочу сказать…
– Ну, я обожаю подобные истории. Поднимем же бокалы! Я выслушаю ваш рассказ, а потом мы доставим друг другу немного удовольствия, – Филипп снова прервал мадам Фалари.
Он сел у ее ног, положив голову на колени девушки. Ее тонкие гибкие пальцы ласкали лицо герцога, поглаживали его отвисшие красные щеки. Ее бирюзовые юбки, украшенные аппликациями в форме вьющихся виноградных лоз, словно волны окаймляли голову Филиппа.
Она начала свой рассказ:
– Жили-были однажды король и королева…
Орлеанский нетерпеливо оборвал ее:
– Я знаю эту сказку. У них родилось три сына. Двое ни на что не годились, а третий принц преуспел во всем и безумно устал от жизни. Я слишком хорошо знаю сказку…
Вдруг речь герцога прервалась, и он издал странный звук.
– Ваше высочество! – вскрикнула мадам де Фалари.
Она в смятении вскочила, и голова Филиппа Орлеанского упала на малиновую скамеечку для ног. Он не двигался, устремив взгляд к потолку. Флориан заметил, что лицо его, обрамленное тщательно расчесанным париком приобрело неестественный фиолетовый оттенок.
На мгновение воцарилось полная тишина. Слышалось лишь тиканье золоченых часов на каминной полке. Мадам де Фалари закричала. Она с остервенением дергала шнурок висевшего рядом с письменным столом колокольчика. Шокированная женщина приподняла тело герцога и прислонила к стулу, у которого минуту назад она ласкала его. Филипп сидел в неестественной позе и выглядел более пьяным, чем когда- либо. Голова того, кого люди называли Филипп Любезнейший, свешивалась вниз, так что его черный парик заслонял треть лица. Левый глаз, которым герцог ничего не видел вот уже много лет, остекленело косил в
