подбирая слова, и сказала: — Я считала его самым большим упрямцем, какого мне когда-либо доводилось видеть.
— Правда?
— Несомненно. Каль кое в чем напоминал Гитлера: оба полагали, будто знают, что хорошо для всех остальных. — Престарелая дама элегантно приподняла выщипанную бровь. — Со стороны это может показаться грубым, но я не слишком по нему скучаю.
— Вы были потрясены, когда…
— О да! Я хочу сказать, событие произвело настоящую сенсацию. Калю бы это не понравилось. Кроме того, оказаться застреленным — это так… недостойно, что ли. Брат не одобрил бы.
— А у вас есть предположения, кто…
— Убил Каля? — закончила за нее Теодора. — Вынуждена вас разочаровать — не имею ни малейшего представления. Такой человек, каким был мой брат, способен заработать себе невероятное множество врагов. Впрочем, должна признаться, я бы не заподозрила ни одного из его «коллег»… — Внезапно что-то припомнив, Тея склонилась к Эйдриен и шепнула ей на ушко: — Вы уже встречались с Мами?
Гости переглянулись и отрицательно покачали головами.
— А кто это? — поинтересовался Макбрайд.
Престарелая леди басовито хихикнула и пригубила чай со льдом.
— Возлюбленная Каля.
— Да что вы?
— Именно так. Они совсем не походили друг на друга. Буду с вами откровенна: я нахожу Мами довольно приятным человеком и, хоть убейте, не представляю, что она нашла в Кале. Однако они дружили всю жизнь. Встретились в Лондоне, во время войны… Кальвин служил в УСС, а Мами занималась чем-то по части связи. Как выяснилось впоследствии, она была замужем. — Теодора Уилкинс засмеялась. — Я называла ее «моя маленькая голландка». Без всякой иронии — она действительно голландка. Ее полное имя Марика Винкельман. Это Каль ее так нежно окрестил — «Мами».
— А как же муж? — удивилась Эйдриен.
— Ее супруг рано скончался. Уже, наверное, лет двадцать прошло. Он работал в Женеве, в корпусе Красного Креста. Оказывал помощь беженцам.
— Понимаю, — сказал Лью, немного слукавив.
— Там все и началось, — добавила Тея.
— Что началось? — поинтересовалась собеседница.
— Их роман. Каль работал в Цюрихе, до Женевы не так уж и далеко. Хотя почему после смерти мужа она не вышла за Каля, ума не приложу. Наверное, не хотела лишних формальностей.
— Как вы думаете, ей известно о бумагах, которые он мог оставить? — спросил Льюис.
Тея Уилкинс помешала чай со льдом, сделала маленький глоточек, посмаковала и промокнула губы салфеткой для коктейля.
— Ну, если кто и знал о них, то только Мами, — ответила она. — Я дам вам ее адрес — сами с ней и побеседуете.
— Они жили по отдельности? — удивилась Эйдриен.
— Конечно. У Мами роскошный дом на побережье. Называется «Вилла Алегре».
«Вилла Алегре» оказалась и впрямь роскошной: приземистый, покрытый розовой штукатуркой дом с устланной терракотовой черепицей сводчатой крышей. Здание утопало в пышной зелени — целом лесу старых пальм и фикусов.
Мами Винкельман совсем не походила на свою сверстницу Теодору Уилкинс. Посетителей встретила женщина в шортах и футболке, на ногах красовались невесомые сандалии от Биркенстока. И хотя ее шею и лицо покрывала сеть морщинок, пожилая дама выглядела миловидно: широко посаженные глаза, голубые, как небо; отливающие серебром волосы; широкая радушная улыбка. Хозяйка провела гостей за дом, задержавшись у прудика, в котором плавали разноцветные японские рыбки.
— Завела их по настоянию консультанта по фэн-шуй. Он посчитал, что дому не хватает движения. И к тому же выглядят они чертовски здорово, не находите?
Макбрайд восхитился, а его спутница вежливо улыбнулась.
— Вам они не нравятся, милочка? — спросила Мами.
Эйдриен пожала плечами:
— Не очень. Даже не знаю почему.
— Видимо, из-за расцветки, — предположила хозяйка. — Не возражаете, если я задам вам один вопрос: вы любите отмечать День всех святых и вырезать тыквенные головы?
— Нет, это совсем не мое.
Хозяйка широко улыбнулась, словно обрадовалась новому подтверждению своей излюбленной теории.
— Что ж, я так и думала! — Винкельман с компанейским видом взяла Эйдриен под руку и направилась к дому по мощенной каменными плитами дорожке. «Как-то странно она говорит, — подумала Эйдриен. — Произношение или интонация…» И тут девушка поняла, в чем дело: леди «слегка приняла на грудь», как говаривал Дек. Не пьяна, но близка к тому.
Мами не заводила разговора, пока они не расположились на засаженном цветами дворике-патио. Все трое сидели в белых плетеных креслах в увитой растениями беседке и восхищались волнами, ласкающими пляж. Мами принесла графин мартини и блюдо с закусками — сыр, фрукты и крекеры.
Разлив мартини в традиционные фужеры на высоких ножках, хозяйка добавила оливки и протянула напитки гостям.
— Итак, — сказал она, поднимая бокал, — за вас. — Напиток оказался крепким: от первого же глотка по телу разлилось приятное тепло. — Насколько я помню, вы хотели поговорить о Кале. Что именно вас интересует?
Посетители решили придерживаться старой версии о переписке покойной сестры Эйдриен с Крейном, на что Мами ответила, что совершенно не в курсе дел.
— Каль не упоминал ни о чем подобном. Впрочем, если подумать… — Мами помедлила и продолжила: — Он бы, вероятно, и не стал упоминать.
Вокруг позвякивали ветряные колокольчики, и собеседники завели разговор о человеческих качествах Кальвина Крейна. У Макбрайда появилась прекрасная возможность поинтересоваться, были ли у почетного главы фонда недоброжелатели.
— Полицейские задавали мне тот же вопрос, — ответила Мами. — А я чувствовала, что они просто отрабатывают версии и на самом деле им глубоко наплевать на то, что я скажу. Так вот, я об этом и не задумывалась. По крайней мере всерьез. — Винкельман откусила крохотный кусочек сыра и запила его щедрым глотком мартини. — Я знаю лишь то, что он перешел дорожку Гуннару Опдаалу. Каль выдвигал Гуннара, пока еще работал в Институте, однако позже… Что с вами, мистер Макбрайд?
При упоминании фамилии Опдаал у Льюиса екнуло сердце, в груди что-то кольнуло. Должно быть, он вздрогнул, потому что Эйдриен прикрыла его руку своей ладонью.
— Ты в порядке? — спросила она.
И Лью солгал:
— Что-то в глаз попало.
Девушка кинула на него недоверчивый взгляд.
Макбрайд же подумал: «Что происходит? Гуннар Опдаал… Кто он? Образованный воспитанный человек, с которым приятно поболтать за обедом». И все же его не покидало чувство, будто где-то в памяти скрывается, ожидая своего часа, что-то крайне неприятное. Наконец он откашлялся и взглянул на Мами:
— Простите, о чем вы говорили?
— Я рассказывала, что Гуннар с Калем рассорились.
— Вы не знаете, из-за чего вышла размолвка? — поинтересовалась Эйдриен.
— Не совсем, — ответила та. Хотя хозяйка дома отпивала из бокала совсем по чуть-чуть, она уже прикончила большую часть своего мартини. — Я уехала из Швейцарии раньше Каля. Видите ли, в определенном возрасте погода начинает сказываться на самочувствии.
