посмотреть на ту точку земного шара, где находилась ее блудная сестрица. Эйдриен штудировала энциклопедию «Британика», желая узнать все о тех местах, куда занесло сестру, и воображала себе Остин, Ванкувер, Теллурид, Барселону, Амстердам и Берлин.
А потом все прекратилось. Эйдриен училась на втором курсе Делавэрского университета, когда Никки перестала писать и звонить. Дек с Марленой сбились с ног, пытаясь разыскать ее, но все их старания были тщетны. Приемные родители звонили чиновникам и полицейским, помещали объявления в газетах и журналах, наняли частного детектива — все безрезультатно. Потом умерла Марлена. Эйдриен поступила в последипломную школу юридического факультета. Вскоре ушел из жизни Дек. И тогда девушка впервые поняла, что у нее не осталось никого на свете.
Прошло еще два года, и по воле случая сестры вновь встретились. Как-то раз Эйдриен зашла в «Найн- Уэстстор» в Джорджтауне купить пару сабо и уже собиралась выйти из магазина, как вдруг, случайно обернувшись, увидела сестру собственной персоной. Та как ни в чем не бывало стояла в дальней части зала и вертела перед зеркалом ножкой, разглядывая, хорошо ли сидят сандалии. Много лет Эйдриен мечтала об этой встрече, и вот — случилось. Она стояла затаив дыхание, и невозможно описать то, что происходило в ее душе. Главное — ей казалось таким естественным видеть сестру, словно они расстались только вчера. Сколько раз Эйдриен по ошибке заговаривала с посторонними людьми, просто обознавшись. И вот она спокойно стоит рядом с Никки и смотрит на нее. Это мгновение вписалось в ее жизнь так же гармонично, как завершительный аккорд в долгую симфонию.
Эйдриен ни на миг не усомнилась, что перед ней стоит Николь, несмотря на то что со времени их последней встречи прошло почти десять лет. Смущенно, не выпуская из рук сабо, она прошла вдоль прилавков и, остановившись возле сестры, спросила: «Никки?» Та подняла взгляд, на долю секунды нахмурилась, пытаясь вспомнить — и тут же одарила сестренку самой ослепительной на свете улыбкой. Девушки принялись обниматься и плакать от радости, а Никки воскликнула: «Я даже не мечтала!»
Потом она долго рассказывала про все, что случилось с ней за это время. Беспечная девчонка баловалась наркотиками со своим берлинским парнем, немцем по имени Карстен Риддл, и хватила лишнего. Передозировка. Ухажер ее не стал изображать из себя благородного Тристана и смылся, оставив подружку корчиться в луже собственной рвоты на полу его семейного особняка, располагавшегося в одном из самых фешенебельных районов города.
Утром девушку обнаружила домработница — она-то и вызвала неотложку. Никки в коматозном состоянии забрали в больницу, где та провалялась без сознания почти неделю, а когда пришла в себя, ничего не помнила. Проходили неделя за неделей, пролетел месяц. Наконец ее перевели в некую швейцарскую клинику, специализировавшуюся на подобных случаях. Помимо проблем с памятью, в клинике лечили наркозависимость, а поскольку злоключения Никки начались как раз с наркотиков, то заведение сочли идеальным местом для реабилитации.
Доктора надеялись, что амнезия пройдет сама собой. А пока для себя и окружающих девушка оставалась пациентом «Икс». Тем временем запросы, посылаемые в посольство США в Бонне — произношение выдавало в ней американку, — не принесли результатов. По словам сотрудников, никто из объявленных в розыск граждан не соответствовал ее описанию. Не поступало также заявлений о найденных паспортах, куда бы была вклеена похожая фотокарточка. Одним словом, установить гражданство неизвестной пациентки невозможно…
А вот дальше случилось самое интересное. Одним теплым весенним деньком Никки вышла из клиники и направилась к эспланаде с ресторанами, ее взгляд остановился на висящем на стене плакате с рекламным кадром из фильма «Далеко-далеко», где Том Круз и Николь Кидман красовались в объятиях друг друга… Николь! На нее потоком хлынули воспоминания. Она вспомнила свое имя. Карстена Риддла. И даже название компакт-диска, под который этот мерзавец сделал ей укол: Аланис Моризетте. «Кайфовая пилюлька».
Через два дня Никки встретилась с адвокатом, а две недели спустя Риддлы пошли на добровольное урегулирование тяжбы: взамен на обещание «фройляйн» исчезнуть из жизни их сына и воздержаться от судебного иска они учредили в ее пользу доверительный фонд. Так и закончилась та история: полмиллиона долларов — и богатой немецкой семейки в памяти Николь Салливан больше не существует.
Лифт открылся на первом этаже, и Эйдриен вышла в вестибюль — мысли о сестре не прекращались ни на секунду. Ей всегда хотелось спросить: «Когда ты вспомнила обо мне? В Швейцарии или уже после?» и еще «Почему не позвонила? Почему не вернулась домой?» Не говоря уже о вопросах руководству клиники: «Что за бестолочь сидела в посольстве, когда они подавали запросы?» — ведь Дек с Марленой то и дело наведывались в госдепартамент. Зная, что последний раз дочурка писала из Германии, они несколько раз наводили справки — не попадала ли в поле зрения полиции американка с похожей внешностью, не было ли несчастных случаев. Каким-то образом происшествие с Нико ускользнуло от внимания властей. Возмутительно, но ничего не поделаешь.
И что хуже всего: вновь обретенная Никки оказалась другой — не совсем прежней.
Почти украдкой Эйдриен окинула взглядом вестибюль со смутной опаской увидеть сестру — и, к своему стыду, обрадовалась, когда поняла, что Никки нет и здесь. Направляясь к дверям, она размышляла о том, что вся ее нежность относится к прошлой, безвозвратно ушедшей Нико и встречи происходят скорее из чувства долга, чем из привязанности. Но, даже понимая всю неправильность подобных отношений, слишком убиваться из-за этого она не собиралась. Старшая сестра не только сама страдала психическим расстройством, она стремилась вовлечь в свое безумие окружающих. И между приветственным поцелуем и первой рюмочкой аперитива неизменно проявлялось то, о чем Эйдриен предпочитала не помнить: Никки не только не становилось лучше — ее состояние стабильно ухудшалось. От психиатра, к которому она ходила, пользы было ноль. И более того, с тех пор как Никки стала посещать сеансы, она все больше сходила с ума, готовая без умолку разглагольствовать о том, чего не могло быть даже в кошмарном сне. Видя мучения сестры, Эйдриен страстно желала ей чем-нибудь помочь, но…
— Уходите? — Портье придержал перед ней дверь.
Та пожала плечами:
— Никки, наверное, отбежала куда-нибудь.
Портье окинул Эйдриен недоумевающим взглядом, покачал головой и нахмурился:
— Вряд ли — я бы заметил. А в прачечную не заглядывали?
Эйдриен задержалась у двери и обернулась.
— Нет. Пожалуй, так и сделаю.
Выдавив из себя улыбку, она принялась спускаться в подвал. Определить местонахождение прачечной не представляло труда: из помещения доносился теплый аромат кондиционера для белья и резкий запах отбеливателя. Эйдриен открыла дверь и заглянула внутрь — ни души. Безлюдная комнатушка, освещенная флуоресцентными лампами, выглядела безлюдной и всеми покинутой — в ряд стояли бездействующие молчаливые машины, барабанные сушилки взирали на случайную гостью круглыми потухшими глазами.
То же настроение царило и наверху, где с унылым лицом ее поджидал портье.
— Простите, совсем вылетело из головы, Никки оставила вам записку, — сказал он и с виноватой улыбкой протянул Эйдриен конверт. Едва та взяла его в руки, ею овладели дурные предчувствия. Она вскрыла конверт, и волна адреналина обожгла вены, волоски на руках встали дыбом. На миг ей показалось, что она стоит на краю обрыва и глядит вниз. Записка была так коротка, что Эйдриен даже не пришлось читать:
«Эй!
Не могу так больше.
Радужное прости.
Никки».
Глава 7
Дрожащими руками портье вставил общий ключ в замок квартиры Никки, снова и снова беззвучно повторяя: «Еще ничего не известно, еще ничего не известно». Затем задвижка щелкнула, дверь распахнулась, и Эйдриен, отстранив портье, вбежала в квартиру, безумно озираясь.
— Никки? — В квартире было темно. Откуда-то справа доносился приглушенный лай. — Никки?
Рамон нащупал рукой выключатель, щелкнул кнопкой, но результатов не последовало. Он в замешательстве посмотрел на Эйдриен.
— Странно, наверное, пробки вылетели.
