— Какого рода воспоминания?
Эйдриен пыталась подобрать слова.
— Всякий бред.
— А подробнее?
Она тяжело вздохнула:
— Никки считала, что в детстве ее изнасиловали.
Детектив не ответил, и собеседница поняла, что он подбирает слова. Наконец Эдди отозвался:
— Что ж, такое случается даже в самых благополучных на первый взгляд семьях.
— Сатанисты, — лаконично пояснила она, и Бонилла решил уточнить:
— То есть капюшоны и все такое?
— Да. Капюшоны, свечи и не знаю что еще — какие-то козлиные головы.
— Боже правый.
— Никки считала, что и со мной все это происходило. Только уж поверь — о таком не забывают.
— Ты этого не помнишь?
— Нет, — ответила Эйдриен. — Не помню.
— И потому решила, что психиатр…
— Сам все придумал, — закончила мысль девушка.
— Хм, и для чего, по-твоему, ему это понадобилось?
— Не знаю, но факт остается фактом.
— Да, я уже слышал, — сказал Бонилла и добавил: — Я бы как-то понял, если бы ты избегала разговоров о таких вещах. Скажем, в случае, если бы тебя изнасиловал отец. Ты бы, вероятно, порядком комплексовала. Но не помнить — это уже другое. Насколько я знаю, люди обычно стараются забыть такие вещи, а не наоборот.
— Вот именно.
— Вопрос в следующем: зачем ему это понадобилось? В чем интерес врача?
— Ну, во-первых, Никки оставила ему деньги за помощь, представляешь? А во-вторых, я кое-что раскопала в Интернете. Существует целое движение, связанное с «привитыми» воспоминаниями. В нем участвуют главным образом родители и родственники якобы потерпевших, которые утверждают, что обвинения против них беспочвенны, что психотерапевт намеренно заставляет пациентов верить в придуманный им бред.
— Зачем?
— Потому что тогда у него появляется возможность лечить. Я хочу устроить для этого шулера показательный процесс.
— А я, по всей видимости, должен тебе помочь, так? Каким образом?
— Я хочу, чтобы ты выяснил об этом человеке все: есть ли на него жалобы, не испытывает ли он денежных затруднений, поинтересуйся его репутацией.
— Итак, самое основное: дипломы и кредитоспособность. Я правильно понял?
— Да.
Бонилла замолчал и по недолгому размышлению ответил:
— Я берусь, но только у меня один вопрос.
— Никки завещала мне некоторую сумму. Я могу взять оттуда.
— Это не главное.
— Нет же, я обязательно заплачу.
— Эйдриен, я о другом.
— Эдди, я настаиваю.
Бонилла выждал несколько секунд и сказал:
— Я собирался спросить, сколько ты планируешь потратить на расследование.
Та замялась, внезапно смутившись.
— В тысячу уложимся?
Бонилла рассмеялся.
— Я просто дурачусь! Возьму только на расходы. — Детектив оборвал запротестовавшую собеседницу: — Так что известно о клиенте?
Девушка рассказала то, что знала: имя, адрес, номер телефона.
— Номер карточки соцстрахования?
— Не в курсе, — ответила Эйдриен, — но я видела дипломы.
— Что ты видела?!
— Его дипломы.
— Ты додумалась пойти к нему?
— Угу, — печальный вздох на другом конце провода.
— Зачем? Чтобы дух из него вышибить?
— Да.
— Что ж, больше так не поступай.
— Не буду.
— Пообещай.
— Обещаю.
— Ну, смотри, — предостерег Бонилла. — Ладно, где учился наш ненаглядный?
— В Брауне. А потом защитил докторскую в Висконсине по специальности «клиническая психология».
— В каком году?
— Не помню.
— Не важно. — На линии стало на время тихо. Наконец Бонилла сказал: — Дай мне пару дней.
И повесил трубку.
Глава 12
Дюран ощутил напряжение в воздухе за миг до того, как раздался звонок, и подумал: «Телефон». Затем аппарат зазвонил — и доктор вздрогнул, сам того не ожидая. Хлопнув по кнопке «mute» на пульте — «немой просмотр», он поднял трубку.
— Мистер Дюран?
Голос принадлежал женщине, вежливый, официальный. Наверное, опять что-нибудь продают, хотя держит дистанцию — вряд ли.
— Да?
— Это Эйдриен Коуп.
«А— а… — Дюран сник и подумал: — Эта женщина себя не контролирует, не принимай близко к сердцу», — а сам ответил:
— Добрый день. — И затем, после короткой паузы: — Чем могу быть полезен?
— Я бы хотела зайти и поговорить, если не откажете в любезности.
В любезности? Он вспомнил, как эта фурия ворвалась в квартиру и раскричалась, когда де Гроот сидел в соседней комнате. «Ах ты, подлец! Ты ее убил!»
— Не знаю, — сказал Дюран. — Не думаю, что это хорошая мысль.
— Я всего на несколько минут, — пообещала та. — Мне бы хотелось поговорить о Никки.
Доктор внутренне содрогнулся.
— Просто не уверен, что мы чего-нибудь этим добьемся.
— Прошу вас. Я ненадолго, мне правда станет легче.
Психиатр задумался, тишина становилась напряженной. Может, она хочет извиниться за свое поведение или расспросить его о проблемах сестры? Если они переговорят, возможно, ее душевная рана заживет. «Тем, кто потерял близкого человека, — подумал Дюран, — всегда тяжело. Они склонны обвинять в трагедии себя и нуждаются в утешении».
— Всего на пару минут, — настаивала собеседница.
Врач тяжело вздохнул:
— Приходите.
