гораздо сильнее, чем состояние моего здоровья. Как ты мог сделать такое?
— Изабель, милая, я считал, что это хороший выход из сложившейся ситуации! Я думал, что эта любовь — блажь Камиллы, подростковое безумие.
— Наша дочь была уже достаточно взрослой. Ты просто был уверен, что всегда лучше нас всех знаешь, что делать. Это и погубило нашу семью.
— Ну что ты такое говоришь! — возмутился Брэндан. — Пока есть ты и я, наша семья жива.
— Если ты не поедешь к Камилле и не поговоришь с ней, у тебя не будет и меня.
— Но о чем я могу говорить с Камиллой, если она уперлась?! — удивился словам жены Брэндан. — Ты же знаешь ее упрямый характер.
— Объясни ей, почему ты решил все за нее. Заодно можешь попробовать придумать хоть какое-то оправдание своей низости. Камилла добрая девочка, может быть, она вас с Джимом и простит.
— Я не знаю! Я пытался ей все объяснить, но она отказалась меня слушать! — воскликнул Джим.
— Можешь попробовать объяснить все мне, — предложила Изабель. — Потому что я тоже не понимаю, как ты мог продать любовь.
— Моя мать была очень больна, я был вне себя от горя и растерянности. Я только что окончил университет, который вытянул все наши сбережения, и у меня еще не было работы. И вот мама попала в больницу. Мистер Риттер видел, что такое окружная больница…
— Это было ужасное зрелище, Изабель, — подтвердил Брэндан.
— К тому же я не знал, хватит ли маминой страховки, чтобы оплатить хотя бы такое лечение, — продолжал Джим. — И вот появился мистер Риттер. Он объяснил мне, что в нынешнем состоянии я ни за что не смогу обеспечить Камилле нормальную жизнь. Да и маме я мало чем смогу помочь. Мне нужно было выбирать: или мать, или Камилла. И я выбрал маму. Мне тогда казалось, что это выход. Предложение из Бирмингема я получил только на следующий день, после нашего разговора. Я отказался от Камиллы и пообещал мистеру Риттеру, что напишу ей письмо. Тогда он, уже прощаясь со мной, оставил мне чек. И я его взял. Только позже я понял, что это было настоящее предательство. Но было уже поздно.
Джим закончил свой рассказ и уронил голову на руки.
— Джим вернул мне чек в тот же вечер, — сказал Брэндан. — Я так думаю, еще до того как получил предложение бирмингемской компании.
Джим кивнул.
— Но что-то менять было поздно, — сказал он. — И позже, когда мы с Брэнданом вновь встретились, мы решили ничего пока что Камилле не говорить. Когда-нибудь я бы обязательно рассказал ей об этом. Но я как чувствовал, что сейчас она не сможет принять этого и простить меня!
— Не знаю, — честно призналась Изабель. — Может быть, когда она узнает, что произошло после заключения этой, с позволения сказать, сделки, она и простит тебя, Джим. Но сейчас я могу ее понять.
— Вы думаете, она согласится выслушать меня? — с надеждой спросил Джим.
— Не думаю. — Изабель покачала головой. — Сейчас она никого, кроме меня, видеть не хочет.
— Откуда ты знаешь? — спросил Брэндан.
— Ты невнимательно меня слушаешь! Я уже сказала, что знаю, где Камилла. Если вы не можете воспринимать информацию с первого раза, повторю, я знаю, где моя дочь. И знаю, что с ней все в порядке.
— Где она?! — в один голос воскликнули Брэндан и Джим.
— Она в Лондоне, у Чарльза. Он мне только что звонил. С ней все в порядке. В том смысле, что физически она цела и невредима. Вот только Чарли говорит, что Камилла даже ему не смогла толком объяснить, что произошло. Она только плачет и не может ничего рассказать. Сейчас Чарли уложил ее спать и сразу же позвонил мне, Камилла попросила его это сделать, чтобы я не волновалась. Он обещал позаботиться о сестре. Думаю, сейчас с Чарли ей будет лучше. Он более ответственный человек, чем вы оба. — Изабель бросила на Брэндана и Джима грозный взгляд, от которого они поежились. — Я хотела сказать тебе, Брэндан, уже давно, но все подбирала нужный момент, кажется, он наступил. Если ты в ближайшие же дни не помиришься с Чарльзом и не вернешь домой Камиллу или хотя бы не уговоришь ее выслушать Джима, я уеду к детям.
— Но, Изабель!..
— Ты знаешь, что не только у всех вас твердый характер. Мне надоело быть со всеми ласковой и спасать нашу семью. Сколько я могу служить подушкой безопасности? Ты только и делал эти годы, что пытался с моей помощью решить свои проблемы с детьми. Хватит. Или ты миришься с детьми, или остаешься один.
— Может быть, мне стоит съездить?.. — спросил Джим.
Изабель покачала головой.
— Нет. Судя по тому, что смог понять из истерики Камиллы Чарльз, она еще как-то может принять позицию отца в этом деле. Но тебя она не понимает вообще. Прости, Джим, но если ты придешь, она тебя не пустит и на порог, а Чарли тебе не поможет. Он слишком любит сестру и полностью у нее под каблуком. Лучше сначала ехать Брэндану. Тем более что ему давно пора помириться с сыном.
— Когда ближайший поезд на Лондон? — спросил Брэндан, вставая с кресла.
14
Чарльз тихо вошел в комнату, которую отдал Камилле. Сестра сидела на кровати, закутавшись в одеяло. Невидящим взглядом она смотрела в окно, за которым уже стемнело. Шел бесконечный зимний дождь, навевающий страшную тоску.
— Не лучшая погодка для посещения Лондона. В такие дни французы злорадствуют, что не зря назвали наши острова «Туманным Альбионом», — попробовал пошутить он.
— Да, Чарли. — Камилла слабо улыбнулась. Она мельком посмотрела на брата и вновь отвернулась к окну.
— Сколько ты собираешься вот так сидеть и рассматривать то, чего не видно? — поинтересовался Чарльз, присаживаясь рядом с сестрой на кровать.
— Не знаю, — ответила Камилла, равнодушно пожав плечами.
— Тебе не кажется, что самый лучший способ выйти из депрессии — чем-то заняться?
— Кажется, — легко согласилась Камилла. — Но у меня нет никаких сил. Я не могу даже встать с кровати, чтобы дойти до кухни! Я чувствую себя опустошенной и разбитой.
— Камилла, но нельзя же провести в спячке всю жизнь! — воскликнул Чарльз. Он всегда был более деятельным, чем сестра, и не мог представить, как можно запереться и отгородиться от всего мира, ведь есть еще столько интересных вещей!
— Чарли, я провела так пять лет… — Камилла криво улыбнулась. — И ничего, жива вроде.
— Вот именно, что вроде! — воскликнул Чарльз. — Видела бы ты себя со стороны! Я вчера вообще испугался, что ты не сможешь остановиться и так и будешь плакать, пока не лишишься чувств! Камилла, так нельзя. Ты доведешь себя до психиатрической клиники.
— Я все это понимаю, Чарли, но пока что не могу взять себя в руки. Ты же знаешь, я верила и отцу, и Джиму. Мне казалось, что уж они-то никогда не предадут меня. И вот что получилось! А я во всем винила себя и только себя… Мне казалось, что, если бы я бросилась тогда к Джиму и рассказала ему о своей любви, мы были бы вместе. А я даже не спросила у него, почему он написал то проклятое письмо! Скажи мне, Чарли, я всегда была такой дурочкой?
— Ну что ты… — Чарльз улыбнулся. — Камилла, ты просто очень добрая и наивная. Тебе очень хочется доверять людям, особенно любимым людям. Ты не способна на предательство, что бы ты под этим ни подразумевала, и думаешь, что те, кого ты любишь, тоже не способны причинить тебе боль. Но, милая моя, бывает, что человек, сам того не желая, делает кому-то больно. Ты же сделала больно маме, когда убежала из дому?
— Мне очень не хотелось, но я не видела другого выхода, — тихо сказала Камилла. Ее мучила совесть из-за того, что она заставила Изабель переживать.
