— Разве он не похитил нашего мальчика?
— Так он ведь не желал ему зла.
— Но это могло стоить Дэнни жизни.
— Уош, Моук — друг моей матери, ей сейчас нездоровится, и, может быть, ей сейчас, как никогда, нужно, чтобы он был рядом. Да и что с него взять-то? С этого полоумного придурка… Так что почему бы нам с тобой не вспоминать больше о плохом и заняться своими делами, вместо того, чтобы пытаться засадить его за решетку, где от него все равно не будет никакого проку?
— А что если я не такой уж полоумный, как тебе кажется…. — попробовал было возразить Моук.
— Если бы да кабы.
Последняя фраза принадлежала мне, и затем я сказал ей, что все-таки есть на свете такие вещи, которые нельзя просто забыть и простить, и что Моуку еще повезло, что мы не пристрелили его на месте, ибо ничего другого он не заслуживает. Все это время она пристально глядела на меня, а затем сказала:
— Джесс, с тех самых пор, как я поселилась у тебя, ты только и делал, что без устали твердил мне о том, что нельзя поддаваться эмоциям и зацикливаться на прошлом. Я же хочу обратить твое внимание на то, что злопамятность это тоже грех, и это особенно касается живущих в этом околотке в окрестностях ручья и до сих пор хранящих память о том, о чем все остальные уже давным-давно позабыли.
— Джесс, ну мы едем, или как?
— Поехали.
Уош, все это время сидевший в машине, снова завел мотор, и она отступила в сторону.
— Ладно, Уош, поступай, как знаешь, но просто удивительно, сколько шуму ты можешь наделать из-за какого-то пустяка.
— По-твоему это пустяк?
— Это не твой сын.
— Ничего, завтра он им станет.
— Речь не о том, кем он станет завтра. А о том, кем он является сейчас, и кем он был на момент похищения. Если ко мне станут приставать с расспросами, то я отвечу, что мне нечего на это сказать, а если мать не подписывает заявление, то все, делу конец. За исключением тех случаев, когда у ребенка есть отец.
— Кейди, почему ты защищаешь Моука?
— Джесс, ты что, совсем рехнулся? Кто тут защищает Моука? Я защищаю лишь себя и своего маленького сына, о котором, похоже, тут все вообще уже и думать забыли. Или ты думаешь, что мне хочется, чтобы вся эта афера попала на страницы газет, чтобы все узнали бы о том, что Дэнни, выражаясь их языком, это «дитя любви»? Лишь одному Богу известно, что еще могут напридумывать эти репортеры!..
— Наш сюжетец явно не тянет на газетную сенсацию.
— Это похищение-то ребенка?
Она подошла вплотную к машине и теперь ее слова были обращены только к Уошу.
— Неужели тебе мало того, что ты уже сделал, и ты хочешь заставить меня страдать снова? К чему весь этот спектакль?
— Я все равно засажу его за решетку.
— Да ты даже этого не можешь толком сделать.
— А ты что, знаешь способ получше?
— Ты собираешься сдать его полиции округа Карбон, в то время, как преступление было совершено в Блаунте? Здорово придумано, нечего сказать. Ну притащишь ты его в участок, а тебе там скажут: «Извини, сынок, в целом ты, конечно, прав, но вот кое в чем все же ошибаешься». А потом еще…
— Слушай, почему бы тебе не заткнуться.
Еще с минуту они молча разглядывали друг на друга, но теперь это уже была просто парочка подростков, играющих в гляделки, и в следующий момент оба рассмеялись. Он вышел из машины, и она напоследок еще раз назвала его безмозглым тупицей, но в ее голосе уже не было раздражения, так что схватку можно было считать оконченной. Тогда я тоже спрыгнул на землю и велел Моуку вылезать и отправляться на все четыре стороны. Он покорно выбрался из машины и отправился в обратный путь, вверх по течению ручья. Уош же бросился за ним и напоследок пнул его ногой под зад, отчего Моук растянулся на земле. Маленький человечек медленно поднялся с земли и, задыхаясь от ненависти и брызгая слюной, начал шепотом проклинать Уоша. И тут Кейди подошла к нему и отвесила звонкую пощечину, сказав, что он еще легко отделался. Моук все еще стоял, тяжело дыша, и раз или два даже открывал рот, чтобы что-то сказать, но так и не осмелился произнести ни звука. Но затем Джейн принесла ему остававшееся в машине банджо, и, взяв инструмент, он повернулся и зашагал восвояси.
И все же ничто не могло омрачить нашу радость, ведь с нами был наш Дэнни. Когда Джейн, прежде, чем уложить малыша спать, вынесла его ненадолго на улицу, все ужасно обрадовались, смеялись, разговаривали с ним, и мы с Уошем по очереди держали его на руках. А затем совершенно неожиданно малыш посмотрел на Уоша и вместо привычного детского лепета вдруг вполне отчетливо сказал «Уош» и засмеялся. Это было его самое первое слово, и это привело всех присутствующих в неописуемый восторг, а счастливая Кейди подхватила сына на руки и крепко прижала его к себе, после чего малыш снова повторил это слово, и похоже, был весьма доволен собой. А затем мы услышали гул мотора приближающейся машины, и я увидел белую машину буксировщика с автозаправки, находившейся на шоссе, на которой работавший там парень время от времени за пятьдесят центов подвозил пассажиров, направлявшихся вверх по течению ручья. Белый автомобиль остановился, и из него кто-то вышел, после чего машина благополучно развернулась и укатила обратно под горку, а мы все замерли, всматриваясь в темноту и пытаясь разглядеть шагавшую по тропинке фигурку с небольшим саквояжиком в руке. У меня упало сердце, ибо такой примечательной походки — три шага нормальных, а четвертый шаркающий — не было больше ни у кого. Это была Белл.
— Джесс, а что ей здесь нужно?
— Спроси что-нибудь полегче.
После ужина Кейди и Уош отправились немного прокатиться, Белл собралась ложиться спать, а мы с Джейн пошли прогуляться вдоль берега ручья. С появлением Белл все веселье расстроилось, отчасти из-за того, что на нас тут же посыпались пошловатые идиотские шуточки в стиле семейки Морган, а отчасти из-за ее наряда, вид которого наводил на мысли о замызганной придорожной забегаловке. Уж не знаю, что она делала со своими вещами, но только стоило ей нарядиться во что-то новое и чистое, как уже в очень скором времени одежда совершенно утрачивала свой изначально безукоризненный вид, превращаясь в некое подобие рубища, открывавшее постороннему взгляду гораздо больше, чем хотелось бы видеть окружающим. На ужин она смогла выпить лишь стакан молока, принявшись подробно объяснять, что ей просто захотелось увидеть Дэнни до отъезда Уоша и Кейди, как будто факт их отъезда — если они, вообще, собирались уезжать — был тайной за семью печатями, и кроме нее одной больше никто об этом не знал. Когда же Дэнни вынесли к ней, то она лишь мельком взглянула в его сторону и махнула рукой. Похоже, мысли Белл были заняты чем-то другим, и даже пошлые шутки в ее исполнении производили куда менее убойный эффект, чем обычно. Каждую шутку Белл всегда повторяла по три раза: первый раз, чтобы ее просто услышали все, во второй — на тот случай, если вдруг кто-то из присутствующих, не дай Бог, чего-то не понял или не расслышал, и, наконец, в третий — чтобы самой от души поржать над ней. Так что когда Джейн приготовила ей постель в гостиной, и она объявила, что устала и собирается лечь спать, никто не стал возражать. Уош остановился в Карбон-Сити, в гостинице «Черный Бриллиант», но им с Кейди нужно было обсудить кое-какие вопросы, связанные с предстоящей свадьбой, так что они уехали вместе в его машине, а мы с Джейн отправились на прогулку. Разговор зашел о Белл.
— Знаешь, Джейн, она сильно похудела и больше не напоминает маленькую жирненькую куропатку, но выглядит она довольно неплохо, учитывая те восемнадцать лет, что прошло со времени ее отъезда.
— Да, вечером она выглядит вполне нормально.
— Ну, конечно, при свечах многое кажется другим, чем при свете дня…
— Свечи тут не при чем. Это жар. К вечеру температура повышается на пару градусов, и тогда глаза у нее сверкают, на щеках появляется румянец, и она в самом деле кажется хорошенькой. Но вот утром, когда
