добиться, стоит только захотеть. Можно и обязать сделать вскрытие, на этот счет существует даже особая статья, но тогда надо обращаться в суд за постановлением, а тогда обязательно выяснится, что покойник был застрахован, что впоследствии может выйти нам боком. Потом они втихаря могут воспользоваться этим обстоятельством. Потому что, если Недлингер умер от удара или сердечного приступа и только после свалился с поезда, это уже будет расцениваться не как несчастный случай, а как смерть по естественной причине, и мы платить не должны. К середине дня пришло медицинское заключение: смерть от перелома шейных позвонков. И они немедленно стали добиваться двухдневной отсрочки официального слушания дела.
Около четырех на столе у Кейеса громоздилась уже такая куча разных бумаг и телеграмм, что он вынужден был прижать ее прессом, чтоб не рассыпалась. Сам он кривлялся и гримасничал и так разворчался, что говорить с ним стало совершенно невозможно. Нортон же, напротив, становился с каждой минутой все веселей. Ему позвонил из Сан-Франциско некто по имени Джексон, и, судя по тому, о чем они говорили, я догадался: это тот самый тип, от которого мне пришлось избавиться, прежде чем спрыгнуть с поезда. Повесив трубку, Нортон записал что-то на клочке бумаги, лежавшем поверх кучи, и обратился к Кейесу:
— Чистой воды самоубийство.
Тут надо учесть вот что — если это самоубийство, компания денег не выплачивает. Страховка касается только несчастных случаев.
— Гм?
— Ладно, слушай меня внимательно. Во-первых, он застраховался. Причем втайне, ничего не сказав близким, ни жене, ни дочери, ни секретарше, ни кому бы то ни было еще. И вот тут, если бы Хафф был повнимательнее, он бы догадался…
— Догадался о чем?
— Не обижайся, Хафф. Не заводись. Но признайся, все это выглядело довольно подозрительно.
— Ничего не подозрительно. Такое случается сплошь и рядом, каждый день. Вот если б его пытались застраховать, да так, чтоб он ничего не знал, вот тогда действительно подозрительно.
— Верно. Хафф тут ни при чем.
— Да нет же, Кейес, я просто хотел сказать…
— Все записи, сделанные Хаффом, ясно показывают, если б и обнаружилось что подозрительное, он бы непременно заметил и поставил бы нас в известность. Уж лучше вы проверьте ваших собственных агентов…
— Ладно, оставим. Итак, он приобретает полис и держит этот факт в строжайшей тайне. Спрашивается — почему? Да потому, что понимает: если его семья узнает, они тут же догадаются о причине, поймут, что он задумал, можете мне поверить. А нам стоит только маленько копнуть его биографию, и мы тоже поймем, почему он решился на это. Ладно… Второе. Он ломает ногу, но не требует почему-то с нас возмещения. Почему? Тоже странно, разве нет? У человека имеется полис, страхующий его от несчастного случая, а он ломает ногу и не требует денег. А все потому, что, решившись на самоубийство, он уже боялся высунуться с полисом, ведь семья тут же узнала бы и приняла меры.
— Какие меры?
— Позвонили бы нам, и мы тут же аннулировали бы договор, ведь так? Могу побиться об заклад, что так! Вернули бы ему взнос немедленно, он и глазом бы не успел моргнуть. И он это понимал. Э-э нет, не такой он дурак, ведь тогда наш врач явился бы к нему взглянуть на ногу и дал нам знать. Вот где собака зарыта.
— Ну а дальше?
— Итак, он решил воспользоваться этим предлогом, чтобы ехать поездом. На вокзал его провожает жена, он садится в поезд и быстренько спроваживает ее. Она уходит. Он уже готов совершить задуманное, но тут возникает помеха. Некий тип на открытой платформе. А свидетели ему не нужны. Уж будьте уверены, они ему совершенно ни к чему. Что же делать? И вот он избавляется от этого типа, сочинив дурацкую историю, будто у него нет билета, якобы он оставил его в портфеле, и как только свидетель уходит, он ныряет с платформы. Я, кстати, только что говорил с этим типом. Его зовут Джексон, он сейчас во Фриско по делу и возвращается завтра. У него насчет самоубийства нет никаких сомнений. Уже когда он предложил Недлингеру сходить за портфелем, у него возникло ощущение, что тот пытается избавиться от него, просто неудобно было отказывать калеке. Сдается мне, дело ясное. Типичное самоубийство. Никаких других вариантов.
— Так что из этого следует?
— Следующий наш шаг — расследование. Естественно, самим нам на суд являться не резон. Да они нас просто поубивают, узнав, что покойник застрахован. Можно послать следователя, даже двух, пусть посидят и послушают, но не более того. А Джексон считает своим долгом прийти и рассказать все, что знает. И есть шанс, хоть и небольшой, но все же шанс, что вердикт будет — самоубийство. Если да, то мы выкрутились. Если нет, будем думать, что делать дальше. Как бы там ни было, не все сразу. Сперва посмотрим, что покажет расследование. Кто знает, что вдруг еще обнаружит полиция. Можно выиграть и в первом раунде.
Кейес скроил очередную гримасу. Он был толст и сильно страдал от жары. Закурил сигарету. Затем понурился и отвернулся от Нортона, словно от нашкодившего школяра, на которого и смотреть-то противно. И наконец заговорил:
— Это не самоубийство… — Он открыл свой разбухший портфель и стал швырять на стол какие-то толстые книги. — Вот здесь, мистер Нортон, все, что говорит статистика страховых обществ о самоубийствах. Почитайте, может, найдете для себя что-нибудь полезное.
— Я вырос в этом бизнесе, Кейес.
— Вы выросли в частных школах, Гротоне и Гарварде. И пока обучались там гребле на байдарках и каноэ, я изучал эти таблицы. Вот, взгляните, здесь рассортировано все. Самоубийства по расовой принадлежности, полу, роду занятий, месту жительства, времени года, времени суток, когда были совершены. По способам: самоубийства ядом, газом, самосожжением, утоплением, прыжком с высоты. Самоубийства ядом — снова подразделение: по полу, расе, возрасту, времени суток. По виду применяемых ядов: цианистый калий, ртуть, стрихнин, еще тридцать восемь наименований, причем шестнадцати из них в аптеках теперь уже не найти. А тут, мистер Нортон, прыжки. Они тоже подразделены: прыжки с высоты, под колеса движущегося поезда, под колеса грузовиков, под копыта лошади, прыжки из лодок… Но среди этих миллионов случаев и способов нет ни одного, когда человек, задумавший покончить с собой, выпрыгивал бы из хвостового вагона поезда. Так не делают.
— Но ведь это возможно?
— Возможно. Однако поезд в том месте, где было найдено тело, шел со скоростью максимум пятнадцать миль в час. Станет человек, твердо решивший покончить с жизнью, выпрыгивать из него именно здесь?
— Почему нет? Сломал же он шейные позвонки!
— Бросьте, не морочьте мне голову. Он не акробат.
— Ну и что вы хотите сказать? Что это не несчастный случай?
— Послушайте, Нортон, когда человек приобретает страховой полис, по которому выплачивают пятьдесят тысяч долларов в случае, если он погибнет на железной дороге, и затем через три месяца он действительно погибает от несчастного случая на железной дороге, это не случайность. Этого просто не может быть. Если бы поезд потерпел крушение, тогда да, возможно. И все равно, даже тогда это выглядело бы весьма подозрительным совпадением. Весьма подозрительным. Нет, здесь не случайность. Но и не самоубийство.
— Тогда что же?
— Сами знаете что…
— Убийство?..
— Да, убийство.
— Так, погодите минутку, Кейес, погодите… Я не понимаю. Вам известны еще какие-то подробности?
— Нет, никаких.
