— Я и сам оттуда.
— Надо же!
Белый костюм сыграл свою роль. Я сел.
— Лимон?
— Нет, спасибо.
— Два?
— Нет, вообще без сахара.
— Значит, не сладкоежка?
Она улыбнулась, и я увидел ее зубы. Крупные, белые, немного выступающие вперед.
— Я часто веду дела с китайцами. Они отучили меня от чаепития по-американски.
— Мне нравятся китайцы! Продукты для чоу мянь я всегда покупаю в маленькой лавочке у парка. У мистера Линга. Знаете?
— Знаю. Вот уже много лет.
— Ах вот как!
Она приподняла брови, и я заметил, что выглядит она вовсе не такой утомленной и увядшей, как в первый раз. А на лбу у нее были рыжие веснушки. Она поймала мой взгляд.
— Сдается мне, вы разглядываете мои веснушки.
— Нет, что вы…
— Нет, разглядываете! Из-за них я всегда носила тюрбан, когда выходила на солнце. Но люди так часто приставали, просили погадать, что пришлось с ним расстаться.
— А разве вы не предсказываете судьбу?
— Нет. Знаете, так и не удалось выучиться этому традиционному калифорнийскому ремеслу.
— Все равно, мне нравятся веснушки.
Мы сидели рядом и толковали о мистере Линге. Из заурядного бакалейщика он превратился в преуспевающего дельца, и каждый год мы были вынуждены обкладывать его недвижимость налогом на сумму двадцать пять тысяч долларов. Но вы даже представить не можете, каким потрясающим чуваком выглядел он теперь. Через некоторое время я все же вернулся к вопросу о страховке.
— Кстати, что там с полисом?
— Он все еще подумывает о клубе автомобилистов, но, наверное, продлит договор с вами.
— Что ж, очень рад.
С минуту она сидела молча, собирая край блузы в мелкие складочки и снова расправляя его.
— О той страховке… Ну, от несчастного случая… Я не сказала ему ни слова.
— Нет?
— Мне было неловко говорить с ним об этом.
— Понимаю.
— Язык не поворачивается предложить человеку застраховаться от несчастного случая. И все же… Видите ли, мой муж — представитель лос-анджелесского отделения фирмы «Вестерн Пайп энд Сэпплай Компани».
— Она, по-моему, связана с укладкой трубопроводов?
— Да. В Лос-Анджелесе у него офис. Но большую часть времени он проводит на стройке.
— Но это же ужасно опасно! Лазить там по всяким ямам и трубам…
— Мне просто дурно становится, как только представлю!
— А компания его не страхует?
— Нет. Мне, во всяком случае, об этом ничего не известно.
— Человек, занятый таким опасным делом, должен…
И тут я решил, что, несмотря на ее привлекательные веснушки, мне следует все же выяснить, какую игру со мной затеяли.
— Слушайте, а что если я сам переговорю с мистером Недлингером? Эдак мягко и ненавязчиво. Не упоминая, где я почерпнул идею.
— Я просто не в состоянии говорить с ним об этом.
— Я же сказал, сам поговорю.
— Но ведь он спросит, что я думаю об этом. И я… прямо не знаю, что тогда ему сказать. Я так ужасно волнуюсь…
Она соорудила еще один ряд складочек. И после довольно долгой паузы вымолвила наконец:
— Мистер Хафф, а нельзя ли мне самой оформить для него страховку так, чтоб он ничего не знал? У меня есть свои, небольшие правда, деньги. Я вам заплачу, он и знать ничего не будет, зато всем нам станет куда спокойнее.
Я прекрасно понял, куда она гнет. Даром, что ли, проработал страховым агентом пятнадцать лет. Раздавил сигарету в пепельнице, чтобы тут же подняться и уйти. Я собирался немедленно уйти отсюда, черт с ним, с непродленным полисом, и с ней! Бросить все немедленно, словно раскаленную кочергу… Но я не сделал этого. Она смотрела на меня немного удивленно, лицо ее было совсем близко. И вот, вместо того чтобы уйти, я обнял ее, притянул к себе и поцеловал в губы. Крепко, до боли. Я весь дрожал, как листик на ветру. Она холодно взглянула на меня, потом закрыла глаза и ответила на поцелуй.
— А ты мне сразу понравился.
— Что-то не верится. Врешь.
— Разве я не пригласила на чай? Разве не велела прийти, когда Белли не будет? Ты мне понравился сразу, с первого взгляда. Мне понравилось, с каким важным видом ты рассуждал о своей компании и обо всем. Вот я и прицепилась к тебе с этим автомобильным клубом.
— Да уж, точно прицепилась…
— Теперь ты знаешь почему.
Я взъерошил ей волосы, и мы вместе взялись за складочки на блузе.
— Они у вас неровные выходят, мистер Хафф.
— Где же неровные?
— Внизу шире, чем наверху. Надо каждый раз захватывать материю равномерно — вот так, потом подвернуть, пригладить, и получаются очень славненькие складочки. Видишь?
— Я постараюсь.
— Ну, не сейчас… Тебе пора уходить.
— Скоро увидимся?
— Возможно.
— Послушай, я не хочу долго ждать.
— Но Белли же не каждый день выходная. Я дам тебе знать.
— Когда дашь знать?
— Скоро. Только ты сам не вздумай мне звонить, слышишь? Сама позвоню. Обещаю.
— Ну ладно, так уж и быть. Поцелуешь меня на прощание?
— До свидания.
Я жил на Лос-Фелиз-Хиллз, в маленьком бунгало. Днем приходил слуга, филиппинский парнишка, но ночевать не оставался. В ту ночь шел дождь, и из дому я не выходил. Развел огонь в камине и сидел перед ним, пытаясь сообразить, к чему я иду. Я, конечно, понимал, к чему. Я стоял на самом краю пропасти, заглядывая в бездонную ее глубину. И старался уговорить себя отойти, отойти быстро и никогда к ней больше не приближаться. Но это я только так говорил. А сам продолжал стоять на краю обрыва, и в тот момент, когда, собрав всю волю, пытался оттащить себя от него, что-то заставляло меня придвинуться еще ближе и заглянуть еще глубже, чтобы рассмотреть, что там, на самом дне бездны.
Около девяти прозвенел звонок, и я сразу догадался, кто это. Там стояла она, в плаще и маленькой резиновой шапочке для плавания, на веснушках блестели капли дождя. Я помог разоблачиться, и она оказалась в свитере и джинсах — вполне стандартный голливудский наряд, но даже он выглядел на ней как-то необыкновенно. Я подвел ее к камину, и она села. Я сел рядом.
— Откуда ты узнала мой адрес?
