путь: от вины до любопытства, от шока до сожаления, от ненависти к себе до облегчения.
Хотя я была рада, что теперь я не одна такая, эти аборты снова всколыхнули мои воспоминания. Я чувствовала себя так, словно мне пришлось снова пройти через это. Но шло время. И я жила дальше с памятью об этом аборте. С каждым годом я думала о нем все меньше. Только в годовщины мне было тяжело, я даже не понимала почему, по крайней мере, не сразу понимала. А потом вспоминала, какой сегодня день, и начинала думать, как сейчас выглядел бы мой малыш в три, шесть, восемь, одиннадцать лет…
Правда, я надеялась, что это растворится в моем прошлом, пока во время последнего визита к доктору Коллинзу, в тот судный день, я не поделилась своей тревогой, терзавшей меня.
– А могли ли быть выкидыши связаны с тем, что я что-то повредила?
– В каком смысле повредили?
– Я делала операцию.
– Какую? Прерывание беременности?
Я поморщилась от его тупости и пробормотала:
– Да.
– Вероятность мала. Очень мала. Мы можем проверить, но это маловероятно.
Но я ему не верила. И знала, что Гарв не верит тоже. И хотя мы никогда не обсуждали это, именно в тот момент наш брак потерял равновесие и рухнул.
Через какое-то время, не знаю точно когда, в гостиной зазвонил телефон. Я не собиралась брать трубку. Пусть звонит. Я ждала, когда же включится автоответчик, но кто-то выключил его, и, ругаясь, я потащилась к телефону.
В ту секунду, когда я подняла трубку, я вспомнила запрет Эмили и молча помолилась, чтобы это был не Ларри. Но это был Шэй.
– О, привет, – он удивился. – А я думал, сейчас сработает автоответчик.
– Нет, сегодня вместо автоответчика я.
– Мне очень жаль, что все так получилось сегодня вечером. – В его голосе звучало такое раскаяние, что моя обида начала таять. – Мне срочно пришлось уйти по работе.
– Ты мог бы позвонить мне.
– Было слишком поздно, – быстро нашелся он. – Ты уже должна была выехать.
– Ты возвращаешься во вторник?
– Да, так что у нас нет времени.
– Но еще есть завтра. Как насчет завтрашнего вечера?
– Но…
– Всего на час.
Шэй молчал. Я задержала дыхание.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Завтра. В то же время.
Я положила трубку. Мне стало чуть-чуть получше. И я даже решила сходить к Козлобородым. посмотреть, как там барбекю. К моему удовольствию, меня приветствовали как героиню, словно я отсутствовала несколько лет, а не пару часов. А потом я поняла, что они просто набухались. Морды у всех были красные. Они буянили, как буянят обычно, напившись текилы на голодный желудок. Тлеющий гриль был брошен без присмотра. На решетке лежали сморщенные угольки, которые, возможно, в прошлом были котлетами для гамбургеров. Когда ко мне робко подошел папа и спросил, не завалялась ли у меня в сумке шоколадка, стало ясно, что их тут не кормили.
Трой и Элен уютно устроились на цветастом диванчике. Следов Керсти не наблюдалось. Или Трой ее не взял с собой, или же она отказалась зайти в этот дом, поскольку это было риском для здоровья. Анна, Лара, Кертис и Эмили участвовали в непонятном споре почему завтрак лучше телевизора. Я бы с радостью присоединилась к ним, но я не была пьяна в зюзю, как остальные, так что мы существовали в разных диапазонах, и говорить с ними было бессмысленно.
– На завтрак ты пьешь свежевыжатый апельсиновый сок, – горячо отстаивала свою точку зрения Лара. – Твой телик когда-нибудь делал для тебя то же?
– Зато по нему можно позырить мультик про Симпсонов. Это тебе на гренки никто не намажет, – возразил Кертис.
Я пошла туда, где стояли мама с Итаном, но у них была схватка один на один.
– Кто умер за наши грехи? – пронзительно спросила мама.
– Но…
– Кто умер за наши грехи, я спрашиваю?
– А…
– Говори же, давай. Кто умер за наши грехи? Просто назови мне имя.
Ощущение было, как в камере для допросов.
– Имя, я жду!
Итан опустил голову и буркнул:
