мужчина.
Я пробормотала: «Привет, Люк», или что-то столь же незамысловатое. Мне с трудом верилось, что это действительно он. Люк, сидит напротив меня. Через стол. Так близко, что до него можно дотронуться. Мне показалось, что прошло много-много лет с тех пор, как мы с ним виделись в последний раз. О, если бы я могла взять его за руку, или если бы он поцеловал меня! Этого хотелось мне, а что он чувствует – я не знала.
Люк молчал и холодно смотрел на меня. Мне пришлось собраться с силами. Кажется, будет труднее, чем я предполагала. Подошла официантка. Он заказал пиво, я дала понять, что мне вполне хватит моей минеральной воды, хотя это было весьма далеко от истины. Потом, прокашлявшись, я приступила к своим тщательно отрепетированным извинениям.
– Спасибо, что пришел, Люк. Я не отниму у тебя много времени, – быстро сказала я. – Я должна была сказать все это раньше, но лучше поздно, чем никогда… То есть, я надеюсь, что ты тоже так думаешь. Я только хотела сказать тебе, что ужасно сожалею о той боли и несчастьях, которые тебе причинила, когда я… когда мы, ну, в общем, когда я еще жила здесь. Я была тебе отвратительной подругой, даже не представляю, как ты мог так долго терпеть меня, и ты был совершенно прав, когда отшил меня.
А вот теперь я бы выпила чего-нибудь! Но вместо этого, пришлось еще раз набрать в грудь воздуха:
– Я никогда бы не вела себя так гадко, если бы не была наркоманкой. Знаю, что это не извиняет меня и не умаляет моей вины перед тобой. Просто чтобы ты знал, почему я так себя вела…
Я украдкой взглянула на него. Он был сама невозмутимость. Ну, реагируй же хоть как-нибудь!
– Я была ненадежным человеком, – с натугой продолжала я. – На меня нельзя было положиться. Я подводила и предавала тебя направо и налево. Может быть, тебе не интересно знать, почему я была такой… Просто я хотела сказать тебе, что теперь переменилась, и мои друзья могут на меня положиться. Разумеется, – поспешила добавить я, – для тебя теперь это не имеет значения. Эти мои качества весьма пригодились бы два года назад, когда я вела себя, как последняя тварь…
Я все говорила и говорила, и слова мои падали на каменистую почву его молчания. Один раз он, правда, слегка подвинулся на стуле и забросил руку за его спинку. И несмотря на то, что я была очень занята своим покаянием, у меня не могла не мелькнуть мысль о том, как великолепен он должен быть в постели. Продолжая каяться, я бесконечно передвигала стакан по столу, как тарелочку во время спиритического сеанса.
Наконец моя речь подошла к концу. Больше, кажется, мне не за что было извиняться, а он так и не произнес ни единого слова. Я-то боялась его гнева. Но даже ярость была бы лучше такой непроницаемости. По крайней мере, хоть какое-то общение.
Не в силах сидеть молча, я еще раз извинилась за то, за что уже несколько раз извинялась:
– Еще раз прости меня за то, что я тогда выпила бутылку Джои, извини за то, что ставила тебя в неудобные положения, что портила тебе жизнь своей наркоманией…
И тут я выдохлась. Какой смысл идти по второму кругу! Теперь мне оставалось только с достоинством удалиться.
– Ну что ж, я, пожалуй, пойду, – униженно сказала я. – Спасибо, что выкроил время.
И я снова полезла за кошельком, намереваясь заплатить и уйти. И тут Люк совершенно выбил меня из колеи, сказав:
– Рейчел, хватит. Положи свой крест. Людям нужна древесина.
– Что?
– Я говорю, сядь и поговорим! – воскликнул он с деланной жизнерадостностью. – Я не видел тебя почти полтора года. Расскажи, как поживаешь. Как там Ирландия?
Это была не то чтобы оливковая ветвь – скорее, маленькая сиротливая оливка. Но и этого мне хватило. Я отложила свою сумку и снова откинулась на спинку стула.
Свободного, непринужденного разговора не получалось. Мы оба держались слишком напряженно, а я даже не могла позволить себе выпить. Но я очень старалась не ударить в грязь лицом. Мы обсудили экономику Ирландии. Мы поговорили о «Кельтских Тиграх», об иностранных инвестициях, о доходе на душу населения. Мы были просто как два политолога в телевизоре. Когда появился повод пошутить, я ухватилась за эту возможность, надеясь таким способом реабилитировать себя, напомнить ему о том, какой могу быть забавной. Но из здоровой экономики удалось выжать лишь несколько жалких смешков. Разговор то и дело спотыкался, замирал, потом возобновлялся снова, но, в общем-то, топтался на месте. Мне не хотелось уходить, быть с ним казалось мне в миллион раз лучше, чем не быть с ним, но как же мне было трудно!
Подошла официантка. Он заказал себе еще пива, а я себе – еще воды. Ее приход отвлек нас от того, о чем мы говорили, и когда повисло невыносимое молчание, Люк спросил, почти застенчиво:
– Ты теперь только воду пьешь?
– Да.
– Ты изменилась, – улыбнулся он.
– Да, я изменилась, – серьезно ответила я. И тогда мы посмотрели друг на друга, по-настоящему посмотрели.
Какая-то завеса упала, и я наконец увидела его, прежнего Люка, моего Люка, впервые за этот вечер. Мы смотрели друг на друга очень долго. И я почти забыла, что мы сидим здесь сейчас, а не тогда, два года назад.
– Ну, – он кашлянул, и это удивительное настроение сразу пропало. – Спасибо за твои извинения.
Мне удалось улыбнуться. Но как-то слабо и неуверенно.
– Знаешь, – сказал он, снова разрушая возникшую было между нами преграду, – я думал, ты хочешь со мной встретиться, чтобы выдать мне по полной программе за то, что я тогда сказал в твоем реабилитационном центре.
