– Это дает возможность выпустить пар, – продолжала она. – В это время на отделении нет ни дежурных врачей, ни сестер, так что пациенты могут чувствовать себя совершенно свободно…
Когда она это сказала, я поняла, какая мысль преследовала меня весь день: пациентов почти никогда не оставляли одних. Даже во время еды всегда присутствовал кто-нибудь из персонала. Они просто тихо сидели с нами.
– Итак, после чая – в постель, – распорядилась Селин.
А может, мне сначала сделают массаж или позволят провести некоторое время в солярии?
– А нельзя ли мне… – робко начала я.
– В постель, – твердо сказала она. – Чай, а после чая – в постель. Вы устали, а мы вовсе не хотим, чтобы вы заболели.
Это было неправильно – оказаться в постели в семь часов в субботний вечер. В это время я обычно еще только поднималась после предыдущей бурной ночи (особенно если накануне засиживались допоздна и кокаин попадался качественный).
Ощущение полной изоляции, оторванности от всех, которое я испытывала весь день, еще усилилось. Сидя в постели, я вяло перелистывала журналы Чаки, в окно барабанил дождь, и стекло в облупленной раме дребезжало от ветра. Мне было одиноко и страшно. И еще было чувство поражения, потери. В субботний вечер положено наряжаться и идти развлекаться. А я проводила его в постели.
Но самой большой бедой был Люк. Никогда в жизни я еще не чувствовала себя столь беспомощной. Я была уверена, что сегодня он пойдет развлекаться и прекрасно проведет время без меня. Он даже может – у меня все задрожало внутри при этой мысли – он даже может встретить другую девушку. И привести ее к себе… И с ней…
От этой мысли меня охватило почти непреодолимое желание вскочить с кровати, напялить на себя первые попавшиеся тряпки и как-нибудь добраться до Нью-Йорка, чтобы помешать ему. Я лихорадочно схватила пригоршню «Принглз» и запихнула их в рот. «Принглз» меня несколько утешили. Их дал мне Нейл, узнав, что меня отсылают в постель. Я намеревалась съесть лишь несколько штучек, но в результате наелась до отвала. Мне вообще трудно заснуть, когда в доме есть доступная вкусная еда.
Конечно, я предпочла бы пару таблеток снотворного. Или валиума. В общем, чего-нибудь, что избавило бы меня от ужасного беспокойства, которое так терзало меня. Это было бесчеловечно – заставить меня без всяких лекарств преодолевать столь ужасную душевную боль. Никто не заслуживает таких страданий! И в нормальном мире, в том, который за стенами Клойстерса, никто не стал бы так страдать. Там просто приняли бы таблетку. Но у них ведь здесь культ воздержания.
Разумеется, я понимала, что жестоко было бы заставлять настоящих наркоманов обходиться без наркотиков, разрешив их людям вроде меня, то есть тем, у кого особых проблем нет. Это значило бы искушать и дразнить их. И все же…
Снизу доносился смех, громкие голоса, стук, топот. Там, прямо подо мной, играли в эти самые музыкальные стулья или еще во что-нибудь. Чаки пришла раскрасневшаяся и оживленная. Но ее хорошее настроение длилось недолго.
– Что-то я сегодня не видела тебя на мессе, – сказала она, поджав губы. (Каждую субботу приходил священник и служил мессу для желающих.)
– Верно. Меня там не было, – жизнерадостно подтвердила я.
Она сверкнула на меня глазами, а я нагло улыбнулась ей в лицо. Тогда она воинственно оседлала очередного своего любимого конька. На этот раз главным злом были объявлены работающие матери. Я демонстративно натянула одеяло на голову и объявила:
– Спокойной ночи.
Но на Чаки это не подействовало. Она должна была выговориться, и ее совершенно не волновало, слушают ее или нет.
– …И вот муж приходит домой после трудового дня в офисе… или в салоне красоты… – тут она позволила себе лукаво подмигнуть, – и что же он видит? В доме бедлам, дети орут…
– …обеда нет, – продолжала я из-под одеяла, надеясь сбить ее с мысли.
– Именно так, Рейчел, – она была приятно удивлена. – Нет обеда!
– …рубашки не выглажены, – продолжала я.
– Да, верно, рубашки не вы…
– …дети возвращаются из школы в пустой, холодный дом…
– Вот именно…
–.. жуют чипсы и печенье вместо горячей еды…
– Да-да…
– …смотрят по телику всякую порнографию, вследствие чего начинают трахаться с кем попало, потом поджигают дом, а так как поблизости нет матери, которая остановила бы их, то все… погибают!
Воцарилось глубокое молчание. Я осторожненько выглянула из-под одеяла. Чаки ошарашенно смотрела на меня. Она явно подозревала, что я издеваюсь, но полной уверенности у нее не было. Я же, со своей стороны, и раньше подозревала, что ненавижу ее, а теперь была в этом совершенно уверена: да, ненавижу! Глупая корова! Фашистка! Знаю я таких. Правое крыло организации «Матери-католички – против удовольствий», или как там называет себя вся эта кодла. Через некоторое время в абсолютной тишине Чаки выключила свет и улеглась в кровать.
Я так намаялась за день, что, к счастью, быстро уснула.
20
Воскресенье. День посещений.
