незначителен, что его трудно разглядеть невооруженным глазом. Может, у меня просто очередной приступ паранойи.
Я честно пыталась сосредоточиться на своей жизни, но оторвать взгляд от Криса было не так-то просто. Он играл в «Обыкновенную погоню» с другими пациентами. По крайней мере, пытался играть. То и дело вспыхивали ссоры, потому что Винсент подозревал Сталина в том, что тот заранее выучил ответы. Он клялся, что сам видел, как Сталин внимательно изучал карты. Дейви-игрок умолял их сыграть на деньги. Или хотя бы на спички. Все эти препирательства живо напомнили мне мое семейство. Разумеется, здешние обитатели были не такие вредные, как мои домочадцы.
Пошел снег. Мы отдернули занавески, чтобы видеть мягкие белые хлопья, летящие за стеклом. Юный Барри танцевал по комнате, показывая фигуры тай чи, и его плавные грациозные движения очень успокаивали. Он был очень красив – этакий темноволосый херувим. Казалось, он совершенно счастлив в своем собственном мире. Интересно все-таки, сколько ему лет.
В комнату ввалился Эймон и едва не налетел на Барри.
– Что это такое? – спросил он. – Это же опасно, перестань.
– Дай парню позаниматься у-шу, – сказал Майк.
Потом явилась Чаки и пожаловалась, что, как она недавно прочитала в газете, матерям-одиночкам выдают бесплатно презервативы, чтобы они больше не плодились.
– Безобразие! – кипела она. – Почему деньги налогоплательщиков должны уходить на то, чтобы раздавать им эту французскую заразу? Ничего такого не надо. Знаете, что является лучшим на свете контрацептивом?
Барри наморщил лоб и задумался:
– Твое лицо?
Джаки не обратила на него никакого внимания.
– Слово «нет», вот что! Да, всего лишь три буквы: «н», «е» и «т». Нет. Если бы у них была хоть какая-то мораль, они бы…
– Да заткнись же ты! – взревели все как один.
Все на время затихли, пока Джон Джоуи не попросил Барри показать ему движения тай чи. Барри, хороший мальчик, согласился.
– Смотри: твоя нога скользит по полу. Да нет, скользит!
Вместо того чтобы скользить, Джон Джоуи просто поднял ногу в тяжелом черном ботинке и неуклюже переставил ее.
– Скользит, скользит, смотри, вот так.
– Покажи еще раз, – попросил Джон Джоуи и подвинулся поближе к Барри.
Все, кто был с Джоном Джоуи в одной группе, напряглись и подумали одно и то же:
«Он, кажется, клеит Барри. Господи, да он же клеит Барри!»
– А руку вот так поднять вверх, – Барри грациозно, как балерина, вскинул руку.
Джон Джоуи вскинул свою, как будто давал кому-то невидимому тычка.
– А теперь чуть-чуть повести бедрами. Джон Джоуи повторял движения с большим энтузиазмом.
Тут все вдруг загомонили. Оказалось, что Сталин угадал столицу Папуа – Новой Гвинеи.
– Откуда ты мог знать это? – орал Винсент. – Откуда такому невежде, как ты, знать такие вещи?
– Да просто я не такой придурок, как некоторые мои знакомые, – парировал Сталин.
– Вовсе не потому, – мрачно усмехнулся Винсент. – Не потому! Это потому, что ты заранее знал ответы, вот почему! Какая там, в задницу, Папуа – Новая Гвинея! Ты и столицу Ирландии-то не знаешь, хоть и живешь в ней. Да не будь ты алкоголиком, ты так и просидел бы всю свою жизнь на Клен-брэссил-стрит, тоже мне путешественник…
– Цыц! Я пишу историю своей жизни, – добродушно прикрикнула на них я.
– Почему бы тебе не пойти в читальню? Там было бы спокойнее, – посоветовал Крис.
Я разрывалась между возможностью сидеть тут и наслаждаться его обществом и желанием последовать его совету и тем самым заслужить его одобрение.
– Иди, – с улыбкой настаивал он. – Там дело пойдет гораздо лучше.
Все. Моя судьба была решена.
Но наконец, когда я всерьез попыталась написать о своей жизни, оставшись со своей биографией наедине, я вдруг поняла, почему в тот первый вечер все сидевшие в читальне то и дело били ладонями по столу, скатывали листы бумаги в шарики, в отчаянии швыряли их в стену и кричали: «Не могу!»
Оставшись один на один с вопросами на листке, я поняла, как не хочется мне на них отвечать.
37
Какое было мое первое воспоминание? Я тупо смотрела на пустой белый лист. Какое-нибудь, любое, первое попавшееся воспоминание. Например, как Клер и Маргарет посадили меня в кукольную колясочку и катали на бешеной скорости. Я до сих пор прекрасно помню, как они запихивали меня в тесную коляску. Помню слепящее солнце и смеющиеся глаза Клер и Маргарет, волосы, подстриженные под горшок (нас всех так стригли). Помню, я ненавидела свою прическу. Мне хотелось длинные золотистые кудри, как у Анджелы Килфезер.
Или как я ковыляла на своих толстеньких кривеньких ножках за Клер и Маргарет, изо всех сил стараясь
