Я заливалась слезами от ужаса. Именно я виновата в том, что вся моя семья осталась без крова. Потому что я такая свинья.
– А разве мы не можем найти другой дом? – умоляюще спросила я.
– О, нет, – сокрушенно покачали головами обе мои сестры. – Дома стоят кучу денег.
– Но у меня есть деньги в копилке, – предложила я. Да я бы жизнь свою отдала – не только новенькие пятьдесят пенсов в красной жестянке, которые подарила мне тетя Джулия.
– Но твоя копилка – внутри, – возразила Клер, и они обе залились зловредным издевательским смехом.
Вернулась мама и сказала, что мы должны оставаться здесь, чтобы человек, который придет чинить замок, нас заметил. Соседи предлагали нам побыть пока у них и выпить чаю, но мама сказала, что лучше нам быть там, где мы есть. Тогда миссис Эванс послала нам тарелку сэндвичей с бананами, которые Маргарет и Клер уплели за милую душу.
Я и думать не могла о еде. Я теперь больше никогда не буду есть. Уж пасхальные яйца – точно.
Соседи с интересом поглядывали на нас, возвращаясь из школы или с работы пешком, как это было принято в начале семидесятых. Они шли мимо нас в своих акриловых костюмчиках к своему картофельному пюре быстрого приготовления и неизбежно следующему за ним суфле быстрого приготовления, напевая себе под нос песенки Дэвида Кэссиди, в ожидании конца войны во Вьетнаме и нефтяного кризиса.
В другое время я почувствовала бы себя униженной тем, что все смотрят, как моя семья сидит под дверью дома и ест банановые сэндвичи. Летом бы еще ничего, но в сентябре, когда все снова ходят в школу… Это было просто неприлично. Мне всегда было очень важно, что подумают обо мне другие люди. Но в тот раз мне было все равно. Мне было наплевать. Я смотрела на прохожих запавшими от горя глазами.
– А этот человек действительно впустит нас обратно в наш дом? – в который раз спрашивала я маму.
– Да-а! Господи боже мой, Рейчел, да-а!
– И нам не придется жить на помойке?
– Откуда ты это взяла, насчет помойки?
– А он и в самом деле придет, этот человек?
– Конечно, придет.
Но он не пришел. Наступил вечер, тени удлинились, похолодало. Я поняла, что нужно делать: во всем признаться.
Папа пришел домой раньше того человека. Оказалось, что с замком все в порядке, мама просто перепутала ключ. Но, конечно, было уже поздно. Я уже успела вывернуть душу наизнанку, пытаясь поправить урон, нанесенный мною мирозданию.
38
Я решила не писать про пасхальное яйцо. Побоялась, что в этой истории предстану в не слишком выгодном для себя свете. Так что, когда на следующее утро группа собралась, мне было практически нечего ей предложить. Джозефина разозлилась.
– Простите, – извинилась я, вновь почувствовав себя школьницей, не сделавшей домашнего заданья, – но это оказалось очень трудно.
Большая ошибка! Огромная, чудовищная, ошибка. Глаза Джозефины сверкнули, как у тигра, наметившего себе жертву.
– Я хотела сказать… Просто в столовой было… слишком шумно, – чуть не крикнула я. – В этом смысле трудно. Я обещаю написать сегодня вечером.
Но это ее не устроило.
– Мы обсудим все сейчас, – сказала она. – Не надо писать, просто расскажите нам своими словами.
Дерьмо!
– Я бы лучше подумала и написала, – возразила я.
Я прекрасно знала: рассказывать все равно придется. Будь у меня хоть немного здравого смысла, я бы притворилась, что счастлива ее предложением рассказать о себе. Тогда она бы, несомненно, отказалась от этой идеи.
– Незачем откладывать, – улыбнулась Джозефина, и мне показалось, что у нее в каждом глазу – по острию ножа. – Итак, – начала она, – вас, кажется, в воскресенье навещала сестра. Правильно?
Я кивнула и поняла, что уже говорю на языке своего тела. При упоминании Хелен я вся сжалась, обхватила себя руками, стиснула колени. Так не пойдет. Джозефина черт знает что себе нафантазирует, поглядев на то, как я сижу.
Я заставила себя опустить руки вдоль тела, раздвинула колени и расслабилась. То-то Майк, наверно, обрадовался. Представив себе, как он сейчас пожирает глазами мою промежность, я снова сдвинула колени.
– Кажется, ваша сестра произвела здесь некоторый переполох, – заметила Джозефина.
– С ней всегда так, – небрежно ответила я.
Не надо было! Я прямо чуяла охотничий азарт Джозефины.
– Правда? Я слышала, она очень привлекательная молодая женщина.
Я вздрогнула. Ничего не смогла с собой поделать. Меня не так волновало, что сестры красивее меня. Меня выводило из себя то, что когда это выяснялось, другие люди тут же начинали меня жалеть.
