– Что они тебе тут делают? – прошептал он.
– Ничего, – ответила я ему. – Мне тут ничего не делают.
– Здесь ужасно, – заявил он.
Гостиная была особенно неприятным местом. Это была большая комната, заставленная великанской мебелью, обитой жутким виниловым кожзаменителем – кресла издавали самые странные отзвуки, когда на них кто-нибудь садился.
– Все не так уж и паршиво, – возразила я ему, поскольку уже привыкла к этому месту, чего нельзя было сказать про него.
Он поплыл своим особенным шагом к окну и поглядел наружу. Через какое-то время он притянул меня к себе своей длинной рукой.
– Погляди, – указал он пальцем на что-то.
– На что?
– Вон там. – Он указывал на автомобиль, небольшой, красный спортивный автомобиль, возможно – MG. – Это мой, – акцентировал он.
Джим Уотсон получил Нобелевскую премию, так что, скорее всего, купил себе машину за эти деньги.
– Неплохой, – сказала я. – Очень миленький.
Он вновь понизил голос до шепота.
– Мы могли бы отсюда уехать, – пробормотал он мне на ухо.
– Хммм?
– Ты и я, мы могли бы отсюда уехать.
– То есть… на этой машине? – Я была немного ошарашена. Так вот в чем был секрет жизни? Бегство?
– Меня будут искать, – выразила я сомнение.
– Это быстрый автомобиль, – подчеркнул он. – Мне наверняка удастся вывезти тебя отсюда.
Внезапно я почувствовала недоверие к нему.
– Спасибо, – сказала я ему. – Спасибо за предложение. Очень мило с твоей стороны.
– Ты что, не хочешь убраться отсюда? – Он склонился ко мне. – Мы бы поехали в Англию.
– В Англию? А какое отношение имеет к этому Англия? Я не могу ехать в Англию.
– Ты могла бы стать гувернанткой.
В течение десяти секунд я представляла другую жизнь; она начиналась с того самого момента, как я вместе с Джимом Уотсоном сажусь в его красный спортивный автомобиль, с писком покрышек отъезжаем от больницы и мчимся в аэропорт. Зато вся следующая глава, особенно связанный с идеей сделаться гувернанткой, явилась мне несколько туманной. Да и вообще, все это предложение сделалась у меня в голове каким-то туманным. Виниловые кресла, решетки на окнах, шорох из-за столика дежурной медсестры – вот эти все вещи оставались чрезвычайно реальными.
– Теперь я здесь, Джим, – сказала я. – И мне кажется, я должна остаться здесь.
– Это хорошо. – Казалось, что он совершенно не сердится. Джим в последний раз огляделся по сторонам и покачал головой.
Я осталась возле окна. Через несколько минут мне стало видно, как он садится в свой красный автомобиль и уезжает, таща за собой синие клубы «спортивных» выхлопных газов. Я же вернулась в рекреационную.
– Привет, Лиза, – сказала я, ужасно обрадовавшись тому, что застала ее здесь.
– Рррн, – ответила она мне.
Я уселась рядом с нею, и мы вместе смотрели телевизор.
ПОЛИТИКА
В нашем параллельном мире случались вещи, которые никогда не происходили там, откуда мы прибыли. Но если они там и случались, то для нас уже не были чужими, поскольку ранее их различные вариации неоднократно происходили в нашем мире. Это так, будто мы составляли провинциальную публику (такой себе Нью Хейвен по отношению к громадному миру Нью Йорка), перед которой история проводит генеральные репетиции своих последующих спектаклей.
Возьмем, к примеру, это дело с сахаром и с Вэйдом, парнем нашей Джорджины.
Познакомились мы в кафетерии. Вэйд был смуглый и чертовски пристойный, во всем американском смысле этого слова. Трудно было не обратить на него внимания – это по причине его приступов злости. А злился он по самой малейшей причине, буквально багровел от злости. Джорджина объяснила мне, что вся проблема заключалась в личности его отца.
– Старик был шпионом, а Вэйд злится, что никогда не станет таким, как он, таким крутым.
Меня гораздо сильнее заинтересовала личность отца Вэйда, чем Вэйдовы комплексы.
– Нашим шпионом? – спросила я.
– Понятно, что нашим, – ответила мне Джорджина, но не захотела добавить ничего больше.
Вэйд и Джорджина садились на полу в нашей комнате и шепотом разговаривали друг с другом. Я была
