заключения или суда неотличимо от вооружённого ограбления, что принудительная служба наших граждан на других планетах неотличима от рабства, что продолжающаяся ассимиляция многообразных культур, стремление загнать их в рамки социальных моделей, определяемых теми, кто якобы представляет общественное мнение, неотличимо от геноцида.
Мы считаем также, что человеческая культура, экономика, жизненные устремления, столь разнообразны, что не поддаются администрированию, регулированию либо ограничению в любых формах, а должны быть свободны, позволяя каждому самостоятельно добиваться успеха либо терпеть поражение.
Права человека проистекают не от Бога, не от правительства, не из прецедента, а из желания и воли народа обеспечить и сохранить их для себя.
Каждый несёт ответственность за свои поступки, личная свобода не даёт никому права лишать других жизни, свободы и собственности. Также не может то, что считается аморальным для личности, быть признано моральным для правительства.
Единственная роль правительства в области человеческих отношений – это роль защитника от насилия и мошенничества.
Когда правительство не представляет более свой народ, когда его чиновники удовлетворяют свои потребности за счет народа, когда законные попытки народа самому представлять себя, защищать свои интересы и исправить ошибки правительства оказываются неэффективными, когда это правительство явно угрожает принципам личной свободы, тогда народ не просто имеет право, а обязан реформировать его или при необходимости заменить…
Синклер продолжал говорить, следуя всё той же основной линии: нельзя позволять, чтобы за вас думало некое аморальное всезнающее правительство, вы вправе… нет, обязаны думать за себя сами. Кате казалось, что она не совсем поняла некоторые положения. Если не будет налогов – ведь это он имел в виду, когда говорил о завладении чужим богатством и собственностью? – то как правительство сможет поддерживать межпланетные сообщения? Если личная свобода ставится превыше общественного блага, то кто или что остановит человека, собирающегося крикнуть «Пожар!» в переполненной комнате? Или прокатиться по тротуару на скиммере?
Может быть, именно такие случаи имел в виду Синклер, когда говорил о личной ответственности каждого? И всё же ей казалось, что в этом пункте Декларация Разума немного поверхностна. Тем не менее она с замиранием сердца слушала оратора, замечая, что все, кто был на площади, застыли, как будто подвешенные во времени.
– Посему мы декларируем, что Миры Человека есть и будут отныне суверенны, взаимно независимы от центральной власти, взаимно свободны в стремлении к тому, что они считают отвечающим их интересам, в той степени, в которой эти интересы не ущемляют свободу их соседей.
Мы заявляем, что правительство Объединённой Терранской Гегемонии лишилось своего права управлять из-за пренебрежения к нашим нуждам и жалобам, что оно не может больше быть законным представительным органом власти для тех миров и народов, которые подписали сей договор, и что вышеупомянутые отношения между правителями и управляемыми прекращаются.
Подписавшие этот документ выражают твёрдое желание жить в мире со всеми народами и планетами, но мы также подтверждаем нашу преданность принципам свободы личности, закреплённым в этом документе и намерены твёрдо придерживаться их несмотря ни на что.
Интересно, подумала Катя, как воспримут этот документ ксенофобы? Вероятно, ничего не поймут, ведь такие понятия, как «личность», «индивидуум» совершенно им чужды. Ей снова вспомнилось прикосновение. О, Боже…
Но зато люди приняли декларацию с глубоким чувством. Образ Синклера исчез с экрана, и несколько секунд царила полная тишина… затем площадь взорвалась громом аплодисментов, криками восторга и одобрения. Катя включила экран обзора: одни молились, стоя на коленях, другие плакали, третьи, воздев руки, что-то кричали. Толпу охватило единое восторженное чувство, нечто вроде массового экстаза.
Впрочем, некоторые уже пришли в себя и двинулись к шеренге гегемонийских уорстрайдеров.
Какое-то одно хрупкое мгновение Катя еще верила, что, возможно, Центуриане не станут стрелять, что надвигающаяся волна людей застала их врасплох, и они не решатся открыть огонь по безоружным демонстрантам.
И тут прогремели залпы, это «Бог войны» выстрелил из обеих протонно-электронных пушек. Два бело-голубых пучка света хлестнули по толпе. Крики ужаса и боли прорвали ликующий рокот, заставив Катю содрогнуться.
– Целиться по их оружию! – приказала она. – Осторожнее!
– Цель! – закричал Хаган. Спустя долю секунды его лазер метнул ослепительную молнию в «Бога войны», поразив его левую руку у плечевого соединения.
Катя последовала его примеру. В её мозгу билась одна мысль – сколько же гражданских погибнут от рикошета разрывных снарядов, скольких заденет смертельный луч лазера.
Один из центурианских «Скаутов» пошатнулся, окружившие его люди пытались раскачать машину, толкая то в одну, то в другую сторону. Лазер полоснул по толпе, и там, где он прошел, человеческий лес прорезали кровавые, дымящиеся, обугленные тропинки. Но возбуждение, охватившее демонстрантов, превратило их в бушующее море, и затопленный им уорстрайдер был обречен. Очередная волна сбила его с ног, и 20-тонная, высотой в 3,5 метра махина опрокинулась, раскинув руки, с глухим металлическим стоном.
До ушей Кати донеслись крики раненных, но и они потерялись на фоне нарастающего грозного шума. Тысячи голосов подхватили одно, объединяющее всех слово, усилили его, сплавив и ярость, и ненависть, и решимость: «Танис! Танис!» Она ещё успела заметить, что оператор «Скаут» выполз из поверженной машины, но тут же исчез под накатившей на него людской волной.
Осторожно ступая в плотном разноцветье флагов, плакатов, перекошенных криком лиц и грозно поднятых кулаков, Катя прошла вперед. Обе руки «Бога войны» с грозными протонно-электронными пушками превратились в дымящиеся обрубки после двух удачных попаданий. Другие гегемонийские страйдеры, похоже, не решались открыть огонь, но в воздухе уже висел густой сизый туман. Газ. О Боже, подумала Катя, нужно торопиться.
Несколько пехотинцев из оцепления выстрелили по толпе и были моментально растерзаны. Другие сложили оружие без сопротивления и почти все остались в живых, получив лишь свою долю тумаков и брани. Третьи присоединились к демонстрантам, восторженно приветствовавшим их.
Но конечно, не всё шло гладко. Один из гвардейских «Скаутов», словно выйдя из оцепенения, вдруг встрепенулся, его головная пушка изрыгнула длинную очередь, скосившую целую колонну горожан и превратившую её в кровавое месиво. И тут же из толпы вылетела бутылка, из горлышка которой уже рвалось пламя. Она ударилась о плечо страйдера, разбилась, и содержимое растеклось огненными ручейками. За первой бутылкой последовала вторая, потом третья, а затем над головами пронеслась граната, повергшая горящую машину в нокаут. Искалеченный уорстрайдер ещё попытался подняться, но подоспевший Хаган добил его из лазера. Катя подождала, надеясь, что пилоту удастся выбраться, но люк так и не открылся.
Не выдержав этого отчаянного порыва толпы, остальные страйдеры стали отступать. «Бог войны» попытался обойти Катю слева, стремясь к южному выходу из купола. Она сменила курс и, обойдя несколько демонстрантов, вышла на перехват.
Её противник, хотя и частично обезоруженный, всё еще обладал достаточной огневой мощью. Куполообразная башня на спине «Бога войны» развернулась, и расположенная на ней ротационная пушка осыпала «Призрак» градом снарядов, заставив его остановиться. В ответ Липински обрушил на врага ураган ракет малого радиуса действия М-490, взрезавших броню на левой ноге, отчего тот пошатнулся. Катя навела лазер на активатор, и после нескольких залпов дюраллоевая пластина раскалилась добела. Ещё один импульс, и вспышка короткого замыкания лишила грозную машину возможности двигаться. Гигант остановился, и Катя увидела, что экипаж покидает уорстрайдер.
Но было уже поздно. Не успели капсулы скатиться на тротуар, как их окружили разъярённые жители Библа. Не в силах помешать самосуду, Катя отвернулась, смотреть на это она тоже не могла.
– Танис! Танис! Танис!
