— Это отображение чего-то. И кто знает, насколько искаженное. Это тень минувшего события, а не реальность. В вестнике всегда присутствует некая правда, но простой она не бывает. Именно это и делает вестников настолько сомнительными — и настолько опасными для тех, кто не имеет надлежащей подготовки.
Он бросил взгляд на часы. Снизу донесся звук открывшейся и закрывшейся двери, выходящей на лестничную площадку. Стивен напрягся, услышав, как по ступенькам торопливо зацокали каблучки.
Франческа.
Люс пыталась понять, что означает выражение его лица. Учитель протянул ей «Государство», и она убрала книгу в рюкзачок.
— В следующий раз, — сообщил Стивен девочке перед тем, как Франческа показалась в дверном проеме, — когда вы с Шелби решите не выполнять какое-либо из ваших заданий, я попрошу вас написать пятистраничную исследовательскую работу с использованием цитат. Пока же ограничусь предупреждением.
— Понятно.
Люс встретилась взглядом с Франческой, замершей и проеме. Та улыбнулась девочке — хотя трудно сказать, была ли эта улыбка прощальной, подразумевающей «марш отсюда», или же другого рода, что- нибудь вроде «не думай, что тебе удалось меня одурачить, детка». Слегка дрожа, Люс поднялась, закинула рюкзачок на плечо и направилась к двери.
— Спасибо, — сказала она Стивену напоследок.
К тому времени, как девочка вернулась к себе в спальню, Шелби успела разжечь огонь в камине. Рядом с ночником в виде Будды была подключена электрическая кастрюлька, и на всю комнату пахло помидорами.
— Макарон с сыром больше нет, но я приготовила тебе немного супа.
Шелби наполнила миску обжигающе горячим варевом, посыпала его сверху свежемолотым черным перцем и протянула еду Люс, рухнувшей на свою кровать.
— Было ужасно?
Девочка смотрела на поднимающийся от миски пар и пыталась разобраться в своих ощущениях. Странно, это да. Обескураживающе. Слегка пугающе. Вероятно… многообещающе.
Но ужасным это не было, вовсе нет.
— Нормально.
Похоже, Стивен ей доверяет, по крайней мере, достаточно, чтобы позволить изучать вестников и дальше. А остальные школьники, как видно, доверяют ему и даже восхищаются им. Никого другого явно не заботят его побуждения или приверженности. Но с Люс он был таким таинственным, таким непростым для понимания.
Она уже как-то доверилась не тем людям. «В лучшем случае — доверие легкомысленно. В худшем — это верный способ добиться собственной смерти». Вот что сказала мисс София той ночью, когда пыталась убить Люс.
Дэниел советовал ей полагаться на интуицию. Но ее собственные чувства казались такими ненадежными. Девочка все гадала, знал ли Дэниел о Прибрежной, когда говорил это, не готовил ли он ее таким образом к этой долгой разлуке, когда она будет постепенно терять уверенность насчет всего на свете. Насчет ее семьи. Ее прошлого. Ее будущего.
Она подняла взгляд от миски и посмотрела на Шелби.
— Спасибо за суп.
— Не позволяй Стивену нарушить твои планы, — фыркнула та, — Мы просто обязаны продолжать работу с вестниками. Меня уже тошнит от всех этих ангелов, демонов и их погони за властью. «О-о-о, нам же виднее, ведь мы чистокровные, а ты всего лишь внебрачное дитя какого-то ангела, запавшего на смертную».
Люс рассмеялась, хотя и считала, что сегодняшняя краткая лекция Стивена о Платоне и выданное ей «Государство» мало общего имеют с погоней за властью. Разумеется, она не могла сказать этого Шелби — по крайней мере, не сейчас, когда та, сидя на соседней нижней койке, соскользнула на накатанные рельсы филиппики против Прибрежной школы.
— То есть я знаю, у тебя что-то там происходит с Дэниелом, — продолжала она, — но если серьезно, что хорошего сделал мне хоть один ангел?
Люс в ответ только пожала плечами.
— Я тебе скажу: ничего. Обрюхатил маму и бросил нас обеих еще до того, как я родилась. Воистину небесное поведение, — презрительно фыркнула Шелби, — А в чем самый прикол-то? Всю мою жизнь мама твердит, что мне следует быть благодарной. За что? За эти жидко разбавленные силы и огромный лоб, которые я унаследовала от папочки? Ну уж нет, спасибо, — буркнула она, мрачно пнув верхнюю койку. — Я бы что угодно отдала, только чтобы стать нормальной.
— Правда?
Люс всю неделю чувствовала себя ущербной в сравнении с одноклассниками-нефилимами. Она, конечно, знала, что в чужой тарелке еда всегда вкуснее, но в это просто не могла поверить. Какие же преимущества появятся у Шелби, если она утратит свои нефилимские силы?
— Погоди-ка, — попросила девочка, — дурацкий бывший парень. Он что…
Ее подруга отвела взгляд.
— Мы медитировали вместе, и, не знаю, каким-то образом посреди мантры я вдруг поднялась в воздух. Ничего особенного, я просто вроде как на пару дюймов оторвалась от пола. Но Фил этого так не оставил. Начал донимать меня насчет того, что еще я умею делать, и задавать все эти дикие вопросы.
— Это какие?
— Да уж точно и не помню, — откликнулась Шелби, — Что-то насчет тебя, на самом деле. Он хотел знать, не ты ли научила меня левитировать. Умеешь ли левитировать и ты тоже.
— Но почему я?
— Должно быть, очередная его извращенная фантазия на тему соседей по комнате. Как бы там ни было, ты бы видела выражение его лица в тот день. Как будто я какой-то цирковой уродец. Мне больше ничего не оставалось, кроме как порвать с ним.
— Это ужасно, — признала Люс, стиснув руку подруги, — Но больше похоже на его трудности, чем на твои. Знаю, остальные ребята в Прибрежной странно косятся на нефилимов, но я побывала уже в нескольких школах и начинаю подозревать, что большинство подростков просто от рождения такие косые. Кроме того, «нормальных» не бывает. Даже в этом самом Филе обязательно должно быть что-нибудь странное.
На самом деле у него что-то с глазами. Они были голубыми, но выцвели, почти побелели. Ему приходится носить цветные линзы, чтобы люди на него не таращились, — проговорила Шелби, склонив голову набок. — К тому же, сама понимаешь, этот третий сосок.
Она расхохоталась, вовсю раскрасневшись к тому времени, как Люс к ней присоединилась. Они досмеялись почти до слез, когда легкий стук в оконное стекло заставил обеих умолкнуть.
— Лучше бы это оказался не он, — заявила Шелби резко посерьезневшим голосом.
Она спрыгнула с кровати и распахнула окно, в спешке опрокинув горшок с юккой.
— Это к тебе, — едва ли не испуганно пробормотала она затем.
Люс очутилась у окна в мгновение ока, поскольку уже почувствовала его. Опершись ладонями о подоконник, она высунулась наружу, в свежесть ночного воздуха.
И оказалась лицом к лицу, губами к губам, с Дэниелом.
На кратчайший миг ей померещилось, что он смотрит мимо нее, в комнату, на Шелби, но тут он накрыл ее затылок нежными ладонями, притянул к себе и поцеловал так, что у нее перехватило дух. Копившееся целую неделю тепло омыло ее, и с губ готовы были сорваться извинения за резкие слова, сказанные той ночью на пляже.
— Привет, — прошептал он.
— Привет.
На Дэниеле были джинсы и белая футболка. Люс видела непослушный вихор в его волосах. Огромные
