оружие. Дьюранд схватил одного из них за рубаху. — Отведите нас…
Шипастая перчатка уперлась ему в подбородок.
Дьюранд одним ударом сбил болвана с ног и вырвал у него палицу. Толпа попятилась. Крякнув, Дьюранд взвалил Морина на здоровое плечо, взмахнул палицей и ринулся вперед. Палица стучала по шлемам и плечам монервейцев, оставляя вмятины в доспехах, ломая ключицы. Шипы на ней Дьюранд использовал как когти. Он неуклонно продвигался вперед, сшибая всех на своем пути — будь то мальчишка-паж или взрослый воин. Дорвен потерялась где-то у него за спиной.
— Морин! Морин! — зычно выкликал он, продираясь против живого потока в толпу монервейцев, неся на плече наследника Монервея. Он то и дело наступал на упавших.
Если понадобится — он сотрет в порошок по очереди всех рыцарей Монервея. Но до их распроклятого герцога все-таки доберется.
Наконец впереди над головой сверкнули синие бриллианты — стяг герцога. Дьюранд уже почти добрался до него. Свалив очередного солдата, Дьюранд вдруг понял, что глядит прямо в искаженное горем и отчаянием лицо старого герцога Северина. Хрупкий герцог машинально встретил нежданного гостя выпадом меча, но Дьюранд отбил удар и выкрикнул имя Морина так громко, что герцог наконец посмотрела на него. Сперва опустошенные черты старого Монервея отобразили лишь отвращение. Дьюранд не знал, что тот увидел или подумал.
— Отец! — закричал Морин, вырываясь из рук Дьюранда. Окровавленный, исхудавший, он встал перед отцом. На лице старого герцога медленно забрезжило осознание. И в этот миг рухнули все узы, что держали войско Монервея в Ферангоре.
Радомор был не глуп. Он знал: за подневольным союзником надо приглядывать. И потому, чтобы снабдить неохотно идущее на войну войско зубами и хребтом, герцог Ирлакский поставил один отряд своих отборных воинов в авангард гиретского войска, а второй — в арьергард. Теперь же монервейцы обрушили на ошарашенных людей Радомора весь накопившийся гнев и стыд. Пролилась кровь.
Дьюранд словно весь превратился в зубы и когти. Он не мог думать — не то упал бы и умер прямо на месте. За воротами резали и убивали воинов Гирета. Дьюранд ворвался в ряды воинов Радомора, как одержимый, вместо доспехов облаченный в тряпье. Он прокладывал себе путь, не щадя никого. Рубил шеи, разбивал лица и суставы. Щиты он подбирал, где придется, — сражаясь под цветами одного командира, а потом другого, когда кожа и дерево первого щита не выдерживали града ударов. Если ему пытались сдаться, он этого просто не замечал. Он рвался вперед, раскачиваясь от муки, уверенный, что время ускользает.
С укреплений, наверное, можно было следить за общим ходом битвы. Здесь же, в самой гуще, не было ничего, кроме дыма и наседающих со всех сторон яростно кричащих людей.
Один глаз у Дьюранда заплыл, на ребрах зияла длинная царапина — но где-то там, впереди, сражались в огненной западне Берхард, Гутред, Ламорик и все рыцари Расписного Чертога. И Дьюранд неистово пробивался туда, к ним.
Наконец атакующие продрались сквозь последние ряды ирлакского авангарда. Здесь единое месиво битвы словно бы разваливалось на множество отдельных стычек и схваток. Устрашенные наемники, защищавшие ворота под символом Ирлакского леопарда, разбежались кто куда. И скоро от войска Ирлака осталось лишь окровавленное кольцо самых верных и стойких приверженцев Радомора, державших мрачную оборону у самых ворот.
Да слышался шум одного-единственного, последнего поединка.
Пошатываясь, Дьюранд брел между двумя армиями. Подчиняясь какому-то не высказанному вслух приказу, объединенное войско Гирета и Монервея остановилось. Земля под босыми ногами Дьюранда была скользкой от крови, а под крышами домов еще потрескивало пламя. Лица последних рыцарей Ирлака сверкали от пота, сажи и крови — а откуда-то из-за их круга доносился лязг и звон последней стычки. Последнего сражения в этом измученном городе.
Среди солдат Гирета Дьюранд видел изнуренные знакомые лица: Гутред, Берхард, даже Конзар. Все его товарищи, боевые друзья. Все, с кем он сражался бок о бок. Все, кроме одного.
Сквозь заслон сюрко и кольчуг он наконец разглядел две фигуры, сошедшиеся под воротами в битве не на жизнь, а на смерть. Пурпур Гирета против зелени Ирлака. То бились Ламорик и Радомор.
— Боже! — прошептал Дьюранд. Ничего не закончилось. Ламорик еще не вырвался из лап чудовища — Радомора.
Тряхнув головой, Дьюранд ринулся на живую стену последних рыцарей Радомора, круша измочаленной палицей плечи и щиты.
Но ирлакцы просто-напросто отшвырнули его. И ни один человек из войска Ламорика не присоединился к его атаке.
Сквозь эту живую стену Дьюранд время от времени видел Ламорика. Молодой лорд отчаянно уворачивался и парировал удары герцога, наносившего яростные удары мечом. Борода Радомора топорщилась и торчала вперед из-под багрового оскала.
Дьюранд глядел в лица воинов Ламорика. Глаза у всех блестели. Оружие бессильно повисло в обмякших пальцах. Он ахнул от изумления и ярости.
— Дьюранд! — окликнул его кто-то, но юноша, не слушая, снова бросился на преграждавших ему путь воинов Радомора.
Щит Ламорика рвался и прогибался, как лист пергамента, под бешеными ударами меча Радомора. Могучий герцог ежесекундно бросался в атаку, вился и скакал, точно акробат на ярмарке, отрезая Ламорику всякую надежду на атаку или, напротив, бегство. Дьюранд расшвыривал ирлакцев во все стороны.
Сотни раз Ламорик буквально чудом избегал неминуемой смерти. Но вот наконец он зашатался и замер, занеся меч над головой, — в тот самый миг, как Дьюранд наконец пробился через живую стену.
Дьюранд видел, как рванулся вперед Радомор — буквально в дюйме от того места, где стоял Дьюранд. Но было уже поздно. Он опоздал. Всего на мгновение, но опоздал.
За это мгновение герцог сделал прямой, быстрый выпад в грудь Ламорику. Широкий меч пробил кольчугу, сюрко и рубаху — и вошел под плечо молодому лорду. Прямо на глазах Дьюранда. Ламорик так и замер, сжимая занесенный меч.
Мироздание остановилось. Меч торчат в груди Ламорика, сверкая отсветами пожара.
Дьюранд опоздал всего на миг. Он преодолевал крепостные валы и стены, плыл в подземном колодце, сражался с колдунами в святилище — но все равно опоздал. На один миг.
Чьи-то руки ухватили рубаху юноши. На него сыпались удары. Но он думал лишь о Дорвен и о том, как задержался, чтобы обнять ее, пока войско Гирета гибло в пожарах, а человек, спасший его от голодной смерти, сражался не на жизнь, а на смерть. Дьюранд молился о том, чтобы получить ее, и вот теперь Ламорик был мертв.
Там на улице, Радомор все еще сжимал обеими руками меч Клинок Ламорика качался над головой молодого лорда, трепеща в такт последним биениям его сердца, И Ламорик не видел вокруг себя ни единого дружеского лица.
Но даже когда последние силы уже покидали Ламорика, когда он шатался, насаженный на смертоносный клинок Радомора, в глазах молодого лорда внезапно вспыхнула последняя искра решимости. Не успел Дьюранд моргнуть, как слабеющий пальцы Ламорика сжались на рукояти меча — и он единым могучим усилием опустил клинок.
Радомор был совершенно беззащитен. Что мог он сделать, так еще и не высвободив меч?
Из-под стали хлынула кровь, Радомор покачнулся. И вот оба лорда начали падать — вместе. Свиные глазки герцога Ирлакского расширились в изумлении. Бог весть, что видел он в этот последний миг. Ламорик еще раз полоснул сверкающим мечом, но это было уже не важно. Радомор Ирлакский и Ламорик Гиретский рухнули на залитую кровью мостовую.
Теперь наконец воины Радомора сжалились. Дьюранда пропустили, и он смог ринуться к Ламорику и отшвырнуть от тела своего господина еще слабо шевелящуюся тушу герцога.
— Ламорик! Ламорик!
Несколько мгновений взгляд молодого лорда был темен и расплывчат. Но потом глаза его
