остались у него за спиной. Вновь и вновь отсоединялись от них корабли — теперь уже так далеко, что и не могли вернуться домой. Наконец, когда забрезжил сороковой рассвет, вахтенный «Колыбели» заметил Предел Волн.
Игрушечный кораблик сиял над двумя сотнями рыцарей. Старец с лязгом опустил солонку на стол перед Абраваналем.
— Сердан был избранником Небес. Мы все — отпрыски верных. Наша кровь — их кровь. Что стало с теми, кто послушал мятежных капитанов и повернул обратно? Что стало с теми, кто рассеялся при первых же уколах голода? Они до сих пор затеряны. До сих пор терпят голод.
Люди кругом закивали головами. Патриарх снова обвел всех взглядом.
— Да славится Безмолвный Владыка Небесный и грозные силы его воинства! — воскликнул он.
По рядам собравшихся пробежал тихий рокот согласия. Никто не смотрел в сторону Радомора. Вскоре начали разносить блюда.
Дьюранд брал себе кусочки того и сего с больших разделочных ножей. Одну за другой ставили перед ним перемены блюд — и убирали. Молодой рыцарь не спускал глаз с Радомора — тот сидел неподвижно, точно демон-истукан. Слышался лязг ножей, однако разговаривали лишь люди Радомора. Любое их восклицание, смешок или ворчание будоражило тишину, как камешек будоражит гладь стоячего пруда.
В верхнем конце зала Дьюранд видел маленькую Альмору. Леди Аделинда помогала девочке резать мясо и советовала не хватать прямо пальцами. Лендест задумчиво кивал в ответ на какие-то ее вопросы.
Мир за пределами замка погрузился во тьму. Скоро единственным источником света в зале стали свечи.
— Что теперь? — вопросил Гермунд.
На столе нижней половины один из чернорясых Грачей Радомора с рассеянным видом поднял голову. Хотя его отделял от Дьюранда не один ярд, у молодого рыцаря рот наполнился горькой слюной, точно он откусил от какой-то горячей и едкой гадости.
В трепещущем свете свечей Грач поднялся на ноги.
— Аттиане, — провозгласил Грач, подняв кубок. — Отпрыски Сердана Путешественника. Рыцари Эрреста. — Взгляд танцевал, обегая обращенные к нему безмолвные лица. — Мы достигли конца великолепной трапезы. Мне хочется провозгласить тост. Среди вас тут много храбрецов. Его милость герцог Ирлакский с радостью будет сражаться с вами бок о бок, когда Небесное Око поднимется над древними башнями. Однако иные втихомолку роптали, предаваясь досужим сплетням об одном из ваших лордов. — Он взмахнул рукой с кубком. — Не лучше ли задать вопрос вслух? Прекратить сплетни и перешептывания? Лендест Гиретский — отставив низменную трусость, — вы в состоянии объяснить, отчего отказались помериться удалью с моим господином?
Синие глаза Лендеста в упор глядели на Радомора.
— И в чем же состоит ваш тост?
Глаза Радомора сверкнули — как и немногочисленные оставшиеся во рту зубы.
— Каковы причины вашего отказа?
— Благоразумие.
Радомор отчеканил так отчетливо и ясно, что каждое слово звучало намеренным оскорблением:
— Бабские разговоры!
Лендест сморгнул.
За столом около Дьюранда прошел легкий шепоток. Конзар спрятал руки.
Дьюранд подобрался, готовясь к прыжку.
Герцог Радомор угрюмо продолжал:
— Я не попадаюсь в ловушки красивых слов. Вы наследник герцога, у которого есть два сына. А я — я сам герцог. Герцог, у которого нет сыновей. Кто из нас рискует больше? — Лендест даже не шелохнулся. — Или вы, как избалованный мальчишка, готовы драться лишь тогда, когда поражение невозможно?
Леди Аделинда поднялась, забрала Альмору и вывела ее из зала. Похоже, девочка предпочла бы остаться, но понимала: придется подчиниться.
— Вы вольны делать какие угодно выводы, — промолвил Лендест. Глаза его были пусты и невыразительны, как бирюза.
Дьюранд заметил, что Кирен удерживает Ламорика.
На скулах Радомора гуляли желваки. На лице читалось презрение.
Второй Грач вскочил на скамью и поднял кубок.
— Так выпьем же за Лендеста! Поистине изумительна кровь Гирета — она порождает фантастических существ. Никогда доселе мир не видал человека, который был бы одновременно еще и собственной бабкой. За Лендеста, который…
— Довольно! — Ламорик вскочил на ноги, вырвавшись из хватки Кирена. — Я приму ваш вызов.
Чернец-Грач на скамье встряхнул головой.
— Вам, милорд, его никто не бросал.
Ламорик не сводил глаз с хозяина маленького человечка.
— Радомор, это я расстроил ваши планы в Тернгире. Я и мои люди. Я видел, кто вы такой. Я назвал вас изменником. Назвал вас убийцей. Назвал предателем. И теперь вы угрожаете моему роду. Я принимаю ваш вызов. У меня нет долга, который помешал бы мне добраться до вашего горла.
Радомор молчал, глядя на Ламорика и явно про себя что-то прикидывая. Много ли прока — сразиться с младшим сыном? Грач склонился к уху своего хозяина и что-то зашептал. Лицо Радомора медленно затвердело.
— Тогда держим пари, — прогремел он.
— Желаете рискнуть большим, нежели сама жизнь? — осведомился Ламорик.
— Одолейте меня — и я не покину границы Ирлака… скажем, год и день.
— А что должен поставить на ставку я, кроме жизни?
— Если я одолею вас — и вы останетесь живы, — то и вы поступите так же.
— В Ирлаке? — уточнил Ламорик.
Радомор медленно кивнул.
— Согласен.
Герцог коротко выдохнул через ноздри и поднялся. Отвесив легчайший, надменнейший поклон через освещенный свечами стол, он увел своих людей из зала.
Ламорик оставался стоять, пока последний зеленый плащ не скрылся за дверью, а тогда тоже решительно зашагал прочь.
Дьюранд вдруг обнаружил, что так и смотрит на лицо Лендеста. Тот упорно старался не обращать внимания ни на сердитый уход брата, ни на явную тревогу отца.
Большие глаза Геридона смотрели вслед удалившимся ирлакцам.
Когда убрали со столов и потушили факелы, Дьюранд и его товарищи нашли себе по мягкому тюфяку и расположились вкруг догорающих углей в центре Расписного Чертога. Там же ночевали и воины, охранявшие род Гандерика. Даже на ночь они не расставались с мечами.
Хотя Дьюранд устал до мозга костей, он лежал без сна, глядя на расписной потолок, под которым вился дым. Благодаря отваге и везению Ламорик одолел Морина Монервейского, но Радомор — дело другое. Ламорика унесут с ристалища в гробу.
— Терпеть не могу поздние пирушки перед турниром, — раздался в темноте голос Бейдена. — Теперь начнут спозаранку.
— Все лучше, чем ранняя пирушка перед турниром, — возразил Оуэн. — А то скачешь в бой с полным брюхом, набитым до отвала, — и помоги Небо, ежели тебя пырнут в живот.
— По-моему, Ламорик его уел, — проговорил Гермунд. — Загнал в ловушку.
— Застал врасплох, — согласился Берхард.
— Но этот его подпевала… который все шептал да усмехался — он что-то задумал. Никто из этих тварей даже возражать не стал. Им что один брат, что другой — все едино.
Зашелестела солома — воины устраивались поудобнее.
