лучи солнца, просвечивавшие сквозь орлиные перья, были неправдоподобно яркими. Эти образы оставили у меня в памяти неизгладимое впечатление, которое я могу ясно восстановить даже сейчас, через много лет после того, как мне привиделся этот сон. Благодаря этому сну и ряду других последовавших за ним осознаваемых сновидений я все больше убеждался в той неограниченной способности к переживанию блаженства, которая становится нам доступна в состоянии осознаваемого сна. Я воочию увидел невероятную красоту этих картин, о которых пишет в своей книге Патриция Гарфилд [20], и на основе собственных переживаний стал понимать, что такие видения нам действительно доступны.
Это осознаваемое сновидение также отмечало то, что сновидец (то есть я) сознательно решил заняться режиссурой картины сна и видоизменить исходные образы, присутствовавшие в сновидении. Дерево подверглось дематериализации, а потом снова материализовалось, но уже в облике кролика. Когда я рассказывал об этом сне на разных занятиях и семинарах, ученики часто задавали мне вопрос: «Почему именно кролик?» Просто в этом сне кролик был первым забавным персонажем, который пришел мне в голову. Полагаю, что мой бессознательный разум выбрал кролика произвольно. Здесь подошел бы любой образ, потому что, на мой взгляд, в этом эпизоде главная цель сновидца состояла в том, чтобы ощутить себя сознательным творцом своего сна. Во всем эпизоде сновидения присутствовал ощутимый оттенок забавы, игривости и фантазии, напомнивший мне что творчество неразрывно связано с игрой. После «Волшебного кролика» я почувствовал, что моя уверенность в успехе эксперимента еще больше возросла. Было здорово получить во сне такой ответ на свое сознательно выбранное намерение.
В это время я находился под сильным влиянием книги Скотта Спэрроу «Осознаваемые сновидения: проблеск Ясного Света». В тот день, 16 ноября, еще раньше утром я экспериментировал с одним из рекомендованных в этой книге методов вызывания осознаваемых сновидений. Я проснулся около пяти часов утра и поскольку уснуть мне больше не удалось, я встал и с 5.30 до 6.30 занимался медитацией. В конце периода медитации я, следуя совету Спэрроу, мысленно внушил себе, что снова засну и увижу осознаваемый сон. Около 6.30 я снова лег и в 7.30 проснулся после осознаваемого сновидения. Меня очень обрадовало, что я мгновенно получил результаты, притом такие обнадеживающие!
После сна «Волшебный кролик» я несколько раз ранним утром занимался медитацией и часто получал хорошие результаты: медитация способствовала приходу осознаваемых сновидений. Конечно, это получалось не автоматически и не каждый раз. К таким экспериментам нужно приступать с некоторой долей авантюризма и в то же время отстраненно и вдобавок обладать тем, что Спэрроу называет «отказом от собственнических желаний» [34]. Тайны психики нельзя открыть силой, настойчивостью или упорством — тут скорее подействуют ласковые уговоры и неотступная вера.
В то время меня необычайно занимал такой вопрос: Как можно продлить или сохранить осознаваемость после того, как она наступит? Из книг Спэрроу и Гарфилд я знал, что эта проблема возникает потому, что наступление осознаваемости часто вызывает у сновидца мощный скачок энергии. Бывает, что этот скачок заставляет его проснуться. Со мной до сих пор этого не случалось. Порой осознаваемость снова выталкивает сновидца в мир обычного сна, порой же он беспомощно наблюдает, как его осознаваемость постепенно угасает, будто зарево заката. У меня до сих пор получалось, что осознаваемое сновидение просто заканчивалось само собой и я просыпался, когда наступало время проснуться. Другая сходная проблема, по мнению Спэрроу и Гарфилд, заключается в том, что иногда мощные силы, присутствующие в самом эпизоде сновидения, могут вытолкнуть сновидца из осознаваемого состояния обратно, в обычный сон. Продолжая экспериментировать, я скоро познакомился со всеми этими случаями на собственном опыте. Поэтому теперь я сосредоточился на том, чтобы сохранять осознаваемость во сне и стараться продлить тонкое равновесие, возникающее из этого измененного состояния.
Следующее осознаваемое сновидение, третье из этой серии, случилось через десять дней после «Волшебного кролика». Оно стало хорошим примером того, как осознаваемости могут помешать отрицательные силы, действующие в самом сне.
26 ноября 1980 года
Вижу во сне, что сплю один в своей постели. Ощущаю наступление необычного состояния сознания и прикидываю, во сне это или наяву. Чувствую свои руки: в них струится какая-то непривычная и в то же время приятная энергия. Желая проверить, сплю я или нет, осторожно потираю друг о друга пальцы правой руки. Из кончиков пальцев быстро вытекает легкая, чистая энергия и устремляется вверх по телу. Это сопровождается столь удивительными ощущениями, что я сразу понимаю: мне это снится. Состояние осознаваемости приводит меня в восторг, и я принимаюсь исследовать ощущения, возникающие в руках, в лице, в груди. Тело наполняется легкой, приятной истомой.
Решаю, что раз уж я нахожусь в осознаваемом состоянии, можно попробовать сочинить стихотворение. И сразу же из некоего Источника, который, как мне кажется, находится где-то глубоко внутри, возникают такие строки:
Тут я слышу громкий стук в парадную дверь. Моя жена Чарлин идет открывать. За дверью стоит мужчина со злобной мохнатой мордой зверя. Одет он как типичный бизнесмен — на нем новый, с иголочки, темно-синий костюм. Стоя на пороге, он что-то говорит низким, хриплым басом. Его неразборчивое бормотанье звучит очень настойчиво. Я не понимаю ни единого слова, но ясно улавливаю в его тоне что-то назойливое и непристойное. Его голос звучит так громко и навязчиво, что слушая это хриплое рычанье и бурчанье, я начинаю терять осознаваемость. Внезапно просыпаюсь. С волнением понимаю, что только что видел осознаваемый сон.
Это сновидение показывает, что вмешательство некой неприятной или назойливой силы в осознаваемое сновидение может легко нарушить творческий процесс. В моем случае такое нарушение было двояким: творческий процесс стихосложения прервался, а вскоре после этого состояние осознаваемости вовсе утратилось и я проснулся. Образ назойливого и неприятного посетителя живо напомнил мне выражение «волк в овечьей шкуре». Это грубое существо с неразборчивой речью, щегольски одетое в темный костюм современного цивилизованного человека, навело меня на мысль: прежде чем творческий процесс сможет пойти дальше, необходимо разобраться с какими-то отрицательными чертами собственной личности. От чудовища исходил ощутимый эмоциональный оттенок назойливости, смешанный с кротостью и безучастностью, но вовсе не враждебность или агрессия. Это напомнило мне об отношениях между Красавицей и Чудовищем из всем известной волшебной сказки — там Чудовище с самого начала было другом Красавицы, хотя и очень требовательным. Щегольски одетые чудовища из снов и народных сказок несут нам весть, что даже темная сторона собственной личности может оказаться для нас полезной, если мы разберемся в ней и выслушаем ее настойчивые откровения. Они иллюстрируют основной принцип Юнга: «тень» для сновидца — это в конечном итоге союзник и источник силы.
К сожалению, в этом сне мне не удалось сохранить осознаваемое состояние настолько долго, чтобы получить и разгадать принесенную чудовищем весть. Здесь неразгаданные слова вполне могут означать, что я не был готов встретить лицом к лицу и осмыслить некие отрицательные силы, которые в это время «постучались ко мне в дверь», тем самым нарушив процесс творчества. Такова двойственность человеческой жизни: хочешь не хочешь, а «тень» тут как тут! Хочешь не хочешь, а твой покой и творческий порыв в любой момент может быть нарушен. Сомнения нет, в этом осознаваемом сновидении я едва не узнал что-то важное о природе страдания: ведь в стихотворении, которое я сочинял во сне, речь шла именно о нем. Но в тот миг моя темная сторона не была готова произнести свое откровение достаточно членораздельно, поэтому ее урок, как и урок, заключенный в стихотворении, остался непонятым. Какими бы
