«Царя Мороза» я жила бездумной жизнью ребенка. Теперь мои мысли обратились вовнутрь, и я узрела невидимое миру.
Главным событием лета 1893 года была поездка в Вашингтон на инаугурацию президента Кливленда, а также посещение Ниагары и Всемирной Выставки. При таких обстоятельствах мои занятия постоянно прерывались и откладывались на много недель, так что связно рассказать о них почти невозможно.
Многим кажется странным, что я могла быть потрясена красотами Ниагары. Они всегда интересуются: «Что для вас значат эти красоты? Вы же не можете видеть волны, накатывающиеся на берег, или слышать их рокот. Что же дают они вам?» Самый простой и очевидный ответ — все. Я не могу постичь их или дать им определение, так же, как не могу постичь или дать определение любви, религии, добродетели.
Летом мы с мисс Салливан посетили Всемирную Выставку в сопровождении д-ра Александра Грэхема Белла. С искренним восторгом вспоминаю я те дни, когда тысячи детских фантазий стали реальностью. Каждый день я воображала, что совершаю кругосветное путешествие. Я видела чудеса изобретений, сокровища ремесел и промышленности, все достижения во всех областях человеческой жизни прошли под кончиками моих пальцев. Мне нравилось посещать центральный выставочный павильон. Он походил на все сказки «Тысячи и одной ночи» вместе взятые, столько там было чудесного. Вот Индия с ее причудливыми базарами, статуями Шивы и богов-слонов, а вот страна пирамид, сосредоточенная в макете Каира, далее — лагуны Венеции, по которым мы катались в гондоле каждый вечер, когда фонтаны освещались иллюминацией. Еще я поднималась на борт корабля викингов, находившегося неподалеку от маленькой пристани. Я уже побывала на борту военного корабля в Бостоне, и мне было теперь интересно посмотреть, как устроен корабль викингов, представить себе, как они, бестрепетно встречая и шторм, и штиль, пускались в погоню с криком: «Мы владыки морей!» — и сражались мышцами и разумом, полагаясь только на себя, вместо того чтобы уступить место тупой машине. Так бывает всегда: «человеку интересен лишь человек».
Неподалеку от этого корабля находилась модель «Санта-Марии», которую я также осмотрела. Капитан показал мне каюту Колумба и его конторку, на которой стояли песочные часы. Этот маленький инструмент произвел на меня наибольшее впечатление: я представила себе, как усталый герой-мореплаватель смотрел на падающие одна за другой песчинки, в то время как отчаявшиеся матросы замышляли его убить.
М-р Хигинботам, президент Всемирной Выставки, любезно дал мне разрешение дотрагиваться до экспонатов, и я с ненасытной пылкостью, подобно Пиззарро, захватившему сокровища Перу, принялась перебирать и ощупывать все чудеса ярмарки. В разделе, представлявшем Мыс Доброй Надежды, я познакомилась с добыванием алмазов. Где только было возможно, я трогала машины во время работы, чтобы получить более точное представление о том, как драгоценные камни взвешивают, гранят и полируют. Я опустила руку в промывочную машину… и нашла там единственный алмаз, как пошутили гиды, когда-либо найденный на территории Соединенных Штатов.
Д-р Белл повсюду ходил с нами и в своей обаятельной манере описывал наиболее интересные экспонаты. В павильоне «Электричество» мы осмотрели телефоны, фонографы и другие изобретения. Д-р Белл объяснил мне, каким образом можно пересылать по проводам сообщение, презирая расстояние и обгоняя время, как Прометей, укравший огонь небес. Мы посетили также павильон «Антропология», где меня заинтересовали грубо отесанные камни, простые памятники жизни невежественных детей природы, чудом уцелевшие, тогда как многие монументы царей и мудрецов рассыпались во прах. Еще там были египетские мумии, но от прикосновения к ним я уклонилась.
До октября 1893 года я изучала различные предметы самостоятельно и беспорядочно. Я читала об истории Греции, Рима и Соединенных Штатов, учила французскую грамматику по книжкам с выпуклым шрифтом, и так как уже немножко знала французский, то часто забавлялась, составляя в уме короткие фразы с новыми словами, по возможности игнорируя при этом правила. Я также попробовала без посторонней помощи освоить французское произношение. Конечно, было нелепо браться за такую большую работу моими слабыми силами, но это развлекало в дождливые дни, и таким путем я приобрела достаточное знание французского, чтобы с удовольствием читать басни Лафонтена и «Мнимого больного».
Я также потратила значительное время на улучшение своей речи. Я читала и пересказывала вслух мисс Салливан отрывки из моих любимых стихотворений, а она исправляла мое произношение. Однако лишь в октябре 1893 года, справившись с усталостью и волнениями от посещения Всемирной Выставки, я начала получать уроки по специальным предметам в отведенные для них часы.
В это время мы с мисс Салливан гостили в Халтоне (Пенсильвания), в семье м-ра Уильяма Уэйда. Их сосед, м-р Айрон, был хорошим латинистом; он дал согласие на то, что я стану заниматься под его руководством. Я вспоминаю на редкость милый характер этого человека и его обширные знания. В основном он учил меня латыни, но часто помогал и с арифметикой, которую я находила скучной. М-р Айрон прочел мне также «In memoriam» Теннисона. Я много читала книг до этого, но никогда не рассматривала их с критической точки зрения. Впервые я поняла, что означает узнавать автора, его стиль, как я узнаю пожатие дружеской руки.
Поначалу я неохотно учила латинскую грамматику. Мне казалось нелепым тратить время, анализируя каждое встречающееся слово (существительное, родительный падеж, единственное число, женский род), когда его значение ясно и понятно. Но красота этого языка стала доставлять мне истинное наслаждение. Я развлекалась, читая отрывки на латыни, выхватывая отдельные слова, которые понимала, и стараясь догадаться о смысле всей фразы.
По-моему, нет ничего прекраснее, чем мимолетные, ускользающие образы и чувства, которые преподносит нам язык, когда мы только начинаем с ним знакомиться. Мисс Салливан сидела рядом со мной на уроках и чертила на моей руке по буквам все, что говорил м-р Айрон. Я только-только начала читать «Галльскую войну» Цезаря, когда пришла пора возвращаться в Алабаму.
Летом 1894 года я приняла участие в съезде Американской ассоциации поддержки обучения глухих устной речи, происходившем в Чотокве. Там было решено, что я отправлюсь в Нью-Йорк, в школу Райта- Хьюмейсона. Я поехала туда в октябре, в сопровождении мисс Салливан. Эта школа была выбрана специально для того, чтобы использовать высшие достижения в области вокальной культуры и обучения чтению по губам. Кроме этих предметов, в течение двух лет я изучала в школе арифметику, географию, французский и немецкий.
Мисс Рими, моя учительница немецкого, умела пользоваться ручной азбукой, и, после того, как я приобрела некоторый словарный запас, мы с ней при каждой возможности разговаривали по-немецки. Через несколько месяцев я могла понимать почти все, что она говорила. Еще до окончания первого года учебы в этой школе я с восторгом читала «Вильгельма Телля». Пожалуй, в немецком я преуспела больше, чем в других предметах. Французский давался мне хуже. Его я изучала с мадам Оливье, не знавшей ручной азбуки, поэтому ей приходилось давать мне объяснения устно. Я с трудом могла читать по ее губам, так что мое продвижение в этом было куда медленнее. Тем не менее, мне вновь довелось прочитать «Мнимого больного», и это было забавно, хотя не так увлекательно, как «Вильгельм Телль».
Прогресс мой в освоении устной речи и чтения по губам оказался не таким быстрым, как учителя и я надеялись и ждали. Я стремилась говорить, как другие люди, и учителя считали, что это вполне возможно. Однако, несмотря на упорную и тяжкую работу, цели своей мы не вполне достигли. Полагаю, мы слишком высоко метили. Я продолжала относиться к арифметике как к сети ловушек и капканов и балансировала на грани догадок, отвергая, к вящему неудовольствию учителей, широкую дорогу логических рассуждений. Если мне не удавалось догадаться, каким должен быть ответ, я делала поспешные выводы, и это, вдобавок к моей тупости, усугубляло трудности.
Впрочем, хоть эти разочарования временами и приводили меня в уныние, я с неослабевающим интересом продолжала другие занятия. Особенно привлекала меня физическая география. Какая радость была узнавать тайны природы: как, согласно яркому выражению из Ветхого Завета, дуют ветра с четырех сторон небес, как пары восходят ввысь от четырех концов земли, как реки пробивают путь сквозь скалы, и горы корнями опрокидываются, и каким образом человек может преодолеть силы, большие, чем он.
Два года в Нью-Йорке были счастливыми, я оглядываюсь на них с истинным удовольствием. Особенно запомнились мне ежедневные прогулки, на которые отправлялись мы в Центральный парк. Я всегда радовалась встрече с ним, любила, когда мне его всякий раз описывали. Каждый день из девяти месяцев
