в атмосферу благочестия.
XXVIII
Рауль все еще каждый вечер в девять часов приходил в «Парадиз» выпить бутылку легкого красного вина. Близость Каролы молодила его; он забывал желчные письма адвоката Ольги, свою депрессию и меланхолию. Его восхищали мягкие движения Каролы; она ходила, точно все еще была на сцене. А ее фигура! Иной раз он чувствовал себя таким влюбленным, что нежно целовал ей кончики пальцев. Однажды, когда они оказались в баре одни, Раулю удалось поцеловать ее в щеку. Это так взволновало его, что несколько минут сердце бешено колотилось в груди. А Карола густо покраснела и тщательно напудрила щеки. Вид у нее был чуточку рассерженный.
Рауль делал ей скромные подарки, скорее даже не подарки, а просто знаки внимания: конфеты, засахаренные фрукты. Он покупал их в трех-четырех магазинах, немножко там, немножко здесь, чтобы не вызвать подозрений у продавщиц. Десять лет брачной жизни воспитали его. В конце концов он осмелился подарить Кароле кольцо с красивым изумрудом.
— Это только маленький сувенир, — смущенно пробормотал он. — Мне кажется, что среди ваших колец недостает зеленого камня.
Карола посмотрела на подарок, и глаза ее радостно блеснули. Она нежно прикоснулась губами к камню, а затем перенизала свои кольца и сказала:
— Для вашего кольца должен быть особый палец! Раулю это очень понравилось, и весь следующий день он вспоминал этот очаровательный жест. Почему он, собственно говоря, медлит сделать ей предложение? Он чувствовал, что она этого ждет. Порой она молча подходила к нему, как-то вопросительно поглядывая и улыбаясь как близкому другу. Почему же он медлит? Потому что она служит в баре? Но она образованнее, чем все здешние глупые барыньки. И, разумеется, несравненно чистоплотнее всех этих задирающих нос дамочек, участниц «четверговых чаев», которые, наверно, моются не чаще трех раз в год. Да почему, почему не жениться на ней? Тогда она не была бы предметом сластолюбивых взглядов мужчин и всегда находилась бы подле него. Рауль даже в своих чувствах любил известный уют.
Однажды вечером представился, по-видимому, благоприятный случай узнать мнение Яскульского о Кароле. У Яскульского в отношении женщин был большой опыт. Лесоторговец в этот вечер был в мирном, задумчивом настроении и совершенно трезв.
— Роскошная женщина эта Карола! — начал Рауль. — Как ты находишь?
Яскульский выпятил губы, кивнул в знак согласия и жадным взором стал следить за каждым движением Каролы. Глаза его оживились, он пробормотал:
— Изумительна! Как статуя! Даже чешка на вилле Колоссер не может сравниться с ней.
— К тому же она образованна, говорит по-французски, много читала. А манеры ее разве не безукоризненны? — продолжал Рауль.
Глаза Яскульского заблестели. Он отпил вина, причмокнул и облизнулся:
— Ты прав, Рауль! Эта женщина... Много их у меня было, но такой не случалось видеть.
— Не правда ли? А ведь на ней, пожалуй, и жениться можно, как ты считаешь? — продолжал Рауль шепотом, прерывисто дыша от волнения.
— Жениться? — Яскульский с изумлением посмотрел на Рауля, и его мясистое лицо расплылось в широкую улыбку. — Так, так!.. — ответил он. — Она, разумеется, выше всех здешних девиц. Но почему непременно жениться? Надо думать, и она не святая!
— Да кто требует от нее, чтобы она была святой?
Голос Рауля прозвучал обиженно.
— Ну, это я просто так. Женщины — кто их разберет! Так ты говоришь — жениться? Как ты сказал? Жениться?
И Яскульский рассмеялся, но совсем не так, как всегда. Не обычным раскатистым хохотом, а сухим, ироническим смешком, который задел Рауля.
— Жениться? Я предложил ей триста крон, чтобы она пришла ко мне. Но она не приходит. Да, она какая-то особенная, это точно. — И тут Яскульский снова расхохотался. — Жениться! Нет, что это тебе в голову взбрело!
Рауль пожалел, что заговорил с Яскульским о женщине, которая, конечно, стояла неизмеримо выше этого необразованного мужлана.
В понедельник у Каролы был свободный день. Рауль много раз предлагал ей провести с ним этот вечер, но она неизменно отказывалась.
«Нет, это моя единственная радость — один вечер в неделю вообще ничего не видеть и не слышать. Понимаете? Я ложусь в постель и сплю. Какое наслаждение!» — И действительно, окна ее комнаты в понедельник вечером были всегда темны. Но однажды, когда Рауль бродил в сумерки по городу, — это было около девяти часов вечера, — он вдруг увидел впереди себя Каролу. Он узнал ее по широкому элегантному меховому манто. В руке у нее был пакет. «Куда это она идет? — подумал он. — Значит, сегодня она решила не спать». Карола прошла по Кладбищенскому переулку, миновала ярко освещенные буровые вышки возле кладбища и вдруг, к величайшему изумлению Рауля, свернула в цыганский квартал.
О цыганском квартале шла дурная слава. В нем жил разный подозрительный сброд: нищие, бедные евреи, оборванные цыгане. Здесь было только несколько настоящих улиц, на которых находились публичные дома. А на всем остальном пространстве, среди грязи и запустения, были разбросаны сотни жалких хибарок, сколоченных из старых досок и кусков жести. Рауль не понимал, что могло понадобиться Кароле в этой отдаленной части города. Тут было темно как в погребе, лишь кое-где мерцал огонек в каком-нибудь окошечке. Но, несмотря на темноту, Рауль ни на секунду не терял Каролу из виду. У одного из последних домиков, простой крестьянской лачуги, Карола остановилась. Потом она вошла. У Рауля захватило дух. Никогда еще с ним не случалось такой загадочной истории. Несколько минут он ждал, не выйдет ли Карола из домика, затем осторожно прокрался ближе — о, как билось его сердце! — и заглянул в мутное оконце. Да, действительно, Карола находилась там.
Комната была маленькая, с потолка свешивалась керосиновая лампа. Карола сбросила шубку и с сияющим, счастливым лицом принялась развязывать пакет. Рядом с ней на стуле стояла в напряженном ожидании девочка лет четырех — необыкновенно красивый ребенок с темными волосами — и следила за каждым ее движением. Карола вынимала из пакета засахаренные фрукты, конфеты, шоколад, игрушки, и девочка шумно выражала свой восторг. Схватив девочку в объятия, Карола долго и нежно целовала ее. Между ребенком и Каролой было необыкновенное сходство: несомненно, это была ее дочка, и Карола прятала ее в этом домике на окраине города.
Рауль, бледный, измученный, прислонился к стене. Он был совершенно растерян, в полном отчаянии. Не потому, что у нее был ребенок, ах нет! А потому, что он ревновал ее к этому ребенку, мучительно ревновал. Девочка была такая хорошенькая!
Через час Карола вышла из домика.
В эти дни с Раулем лучше было не иметь дела: он постоянно ворчал и нервничал. По целым часам он всё над чем-то размышлял. Он ревновал Каролу к чужому ребенку! Ах, как хороша эта девочка! Ему хотелось ласкать ее, ласкать и нежить без конца! Но это же безумие! Ведь это ребенок от другого мужчины. Кто отец ребенка? Поддерживает ли Карола и теперь отношения с ним? Всё ужасно, почти безнадежно усложнялось. Адвокат и нотариус Рауль Грегор решился бы, пожалуй, жениться на даме, служившей в баре «Парадиза», но если у этой дамы есть еще и внебрачный ребенок... нет, нет, это уже невозможно, совершенно невозможно! Весь Анатоль смеялся бы над ним. А Ольга, какой триумф для нее!
То, что Карола оставила своего ребенка у себя, это, несомненно, характеризует ее с самой прекрасной стороны, — ведь она легко могла бы отослать его на воспитание в другой город. Это просто трогательно! Девочка полюбилась ему, он охотно взял бы ее к себе. И всё-таки невозможно, немыслимо...
Целую неделю Рауль провел в размышлениях. Это была тяжелая внутренняя борьба. Он избегал «Парадиза». Затем появился опять. Он якобы был простужен. И в тот же вечер нашел в себе мужество спросить Каролу, любит ли она детей. При этом он посмотрел ей в глаза.
— О да, я очень, очень люблю детей, — быстро ответила Карола и густо покраснела. — У меня...
Она запнулась и странно взглянула на него.
Но в это время ее позвали, и она отошла.
Может быть, она хотела сделать ему признание? Рауль потерял сон. Его тянет к этой женщине, но брак
