что уголь и кокс сами начинают гореть. Триста тонн чугуна выплавляет в день доменная печь. Пробивают летку, ручей металла устремляется в ров, люди пылают, их мертвенные лица ослепительно светятся. Бессемеровские и томасовские груши, словно вздутые тела пауков, вышиной в несколько этажей, движимые напором воды, то стоя, то лежа, продувают воздух сквозь чугун, извергая огненные змеи и снопы искр. Пламя, жар, ад и триумф! Мартеновские печи, вращающиеся печи, паровые молоты, прокатные станы, дым, пляски искр, горящие люди… Гениальность, победа в каждом дюйме. Раскаленная болванка потрескивает, пробегая свой путь по рольгангу, между валками, и тянется как воск, становится все длиннее, длиннее, бежит назад сквозь последний «ручей» и лежит, горячая и вспотевшая, черная, побежденная, готовая. Это Крупп прокатывает в Эссене туннельные рельсы.
Для финала — штольня в угольных копях. Лошадиная голова, лошадь, мальчуган в высоких сапогах, идущий рядом, за ним бесконечный поезд тележек с углем. Лошадь с каждым шагом подымает и опускает голову, мальчик тяжело ступает, пока не вырисовывается крупным планом, улыбаясь публике всем своим закопченным, бледным лицом.
Конферансье поясняет: «Таким мальчиком из шахты был двадцать лет назад Мак Аллан, строитель туннеля».
Взрыв ликования! Люди приветствуют человеческую энергию и силу, приветствуют самих себя и свои надежды!
В тридцати тысячах театров «Эдисон-Био» ежедневно показывала туннельный фильм. Не было уголка в Сибири или Перу, где бы не видели этих фильмов. И было совершенно естественно, что главные деятели постройки туннеля становились таким путем столь же известны, как сам Аллан. Их имена запечатлевались в народной памяти, как имена Стефенсона, Маркони, Эрлиха, Коха.
Лишь сам Аллан еще не удосужился посмотреть туннельный фильм, хотя правление «Эдисон-Био» старалось чуть не насильно затащить его к себе.
Правление ждало особенного успеха от фильма «Мак Аллан смотрит себя в Эдисоновском биоскопе».
8
— Где Мак? — спросил Хобби.
Мод остановила качалку.
— Дай-ка подумать! В Монреале, Хобби.
Вечер. Они оба сидят на веранде второго этажа, выходящей к морю. Под ними во тьме лежит безмолвный сад. Усталой зыбью равномерно шумит и журчит море, а вдали звенит и грохочет работа. Перед ужином они сыграли четыре сета в теннис, потом поужинали и решили отдохнуть еще часок. Дом погружен во мрак и спокоен.
Хобби устало зевает, похлопывая себя по губам. Равномерное журчание моря убаюкивает его.
А Мод раскачивается в качалке, не помышляя о сне.
Она смотрит на Хобби. Благодаря светлому костюму и белокурым волосам весь он в темноте почти белый, и только лицо и галстук кажутся темными. Будто негатив. Мод улыбается: она вспомнила историю, которую рассказал Хобби за ужином об одной из «племянниц» С. Вульфа, подавшей на него в суд за то, что он ее выставил за дверь. От этого воспоминания мысли Мод снова возвращаются к Хобби. Он ей всегда нравился. Даже его мальчишеские выходки нравились ей. Между ними установились прекрасные товарищеские отношения, у них не было секретов друг от друга. Иногда он порывался даже рассказывать ей вещи, которых она не хотела знать, и ей приходилось просить его замолчать. К Эдит Хобби относился так сердечно и дружески, словно она была его дочерью, и подчас казалось, что хозяин этого дома — Хобби.
«Хобби мог бы с таким же успехом быть моим мужем, как Мак», — подумала Мод и почувствовала, как краска прилила к ее лицу.
В этот миг Хобби тихонько усмехнулся.
— Чему ты смеешься, Хобби?
Хобби потянулся так, что кресло заскрипело.
— Я сейчас думал о том, как я проживу ближайшие семь недель.
— Ты опять проигрался?
— Да. Если у меня на руках фульхэнд,[47] разве я должен пасовать? Я пустил на ветер шесть тысяч долларов, Вандерштифт выиграл, — богачи всегда в выигрыше.
— Тебе стоит только намекнуть Маку о своих затруднениях, — рассмеялась Мод.
— Да, да, да… — ответил Хобби, зевая и опять похлопывая себя по губам. — Такова судьба глупцов.
Оба опять отдались своим мыслям. Мод придумала трюк: раскачиваясь, она умудрялась передвигаться взад и вперед. То она была на шаг ближе, то на шаг дальше. И все время она не теряла Хобби из виду.
Ее душа была полна смятения, страха перед судьбой и желания.
Хобби закрыл глаза, и Мод, приблизившись, вдруг спросила его:
— Франк, как сложилась бы наша жизнь, если бы я вышла замуж за тебя?
Хобби открыл глаза — он сразу очнулся.
Вопрос Мод и его имя, которого она не произносила уже многие годы, смутили его. Он испугался: лицо Мод вдруг оказалось совсем рядом, хотя только что находилось в двух шагах от него. Ее мягкие маленькие руки лежали на локотнике его кресла.
— Откуда же мне знать? — неуверенно произнес он с деланным смехом.
Глаза Мод приблизились к его глазам. Они светились теплом и мольбой, идущими из глубины души. Под пробором темных волос узкое ее лицо казалось бледным, опечаленным.
— Почему я не вышла за тебя, Фрэнк?
Хобби глубоко вздохнул.
— Потому что Мак тебе больше нравился, — через несколько мгновений сказал он.
Мод утвердительно кивнула.
— Были бы мы счастливы с тобой, Фрэнк?
Смущение Хобби росло, тем более что он не мог двинуться с места, не задев Мод.
— Кто знает, Мод? — улыбнулся он.
— Ты меня действительно любил тогда, Фрэнк, или только делал вид? — тихо шепнула Мод.
— Нет, в самом деле!
— Как ты думаешь, Фрэнк, был бы ты счастлив со мной?
— Думаю, что да.
Мод кивнула, и ее тонкие брови мечтательно поднялись.
— Да? — еще тише прошептала она, исполненная счастья и боли.
Хобби едва сдерживался. Как Мод могло прийти в голову касаться этих давно ушедших в прошлое вещей? Он хотел сказать ей, что все это бессмыслица, хотел перевести разговор на другую тему. Да, черт возьми, Мод все еще нравилась ему, и он в свое время немало перенес…
— А теперь мы стали добрыми друзьями, Мод, не так ли? — спросил он, стараясь произнести эти слова как можно более невинным, обыденным тоном.
Мод чуть заметно кивнула. Она все еще смотрела на него, и так они сидели одну-две секунды, глядя друг другу в глаза. И вдруг свершилось! Он слегка пошевелился, так как не мог дольше оставаться в том же положении — да, но как же это вышло? — их уста встретились, словно сами собой.
Мод отшатнулась. Послышался легкий подавленный возглас, она поднялась, постояла минутку неподвижно и исчезла во тьме. Стукнула дверь.
Хобби медленно выбрался из плетеного кресла и со смущенной, рассеянной улыбкой уставился во мрак, ощущая на своих губах теплый поцелуй мягких губ и непреодолимую усталость в теле.
