вертикальные гнезда. На мольберте был зажимами укреплен чистый холст — нет, не совсем чистый, я различил на нем слабые карандашные линии. Деревянный подрамник покорежился; холст местами вздулся пузырями или сморщился.
На этюднике стоял сосновый ящик для красок. Его защелка заржавела, но с помощью ногтей мне удалось открыть ее. Внутри было около дюжины засохших до бесполезности колонковых кистей с запачканными краской ручками, ржавый мастихин и затвердевшие тюбики красок. Дно этюдника выстилали какие-то листы бумаги. Я вынул их. Оказалось, это были страницы, вырезанные из журналов «Лайф», «Нэшнл джиографик», «Америкэн херитидж» пятидесятых и шестидесятых годов. Главным образом ландшафты и морские виды. По всей вероятности, образы, служившие источником вдохновения. Между двумя из них лежала фотография с надписью на оборотной стороне. Надпись сделана черными чернилами, красивым, плавным почерком:
5 марта 1971 года.
Исцеление?
Фотография была цветная — глянцевая, прекрасного качества.
Двое — мужчина и женщина — стоят перед дверью с резными панелями. Перед чосеровской дверью. Вокруг дерева видна персиковая штукатурка.
У женщины были рост и фигура Джины Дикинсон. Стройное тело манекенщицы, если не считать резкой выпуклости живота. Она была в белом шелковом платье и белых туфлях, которые очень красиво смотрелись на фоне темного дерева. На голове у нее была широкополая белая соломенная шляпа от солнца. Легкие прядки светлых волос обрамляли ее изящную шею. Лицо под палями шляпы было забинтовано как у мумии, а плоские черные глазницы напоминали изюмины, вставленные вместо глаз снеговику.
В одной руке она держала букет белых роз. Другая лежала на плече мужчины.
Очень маленького мужчины. Он едва доставал Джине до подмышки — значит, его рост был не более ста сорока пяти. Возраст около шестидесяти. Слабого телосложения. Его голова казалась слишком большой для тела, а руки — непропорционально длинными. Ноги короткие и толстые. Курчавые седые волосы и что-то козлиное в чертах лица.
Человек, безобразие которого было настолько непоправимо, что создавало впечатление почти благородства.
Он был одет в темную тройку, видимо, прекрасно сшитую, но в данном случае портновское искусство было бессильно перед ошибочной выкройкой природы.
Я вспомнил, что сказал Энгер, банкир:
Ни одного портрета хозяина в доме.
Он был настоящий эстет...
На снимке он стоял в официальной позе — одна рука засунута за борт жилета, другая обнимает молодую жену. Но глаза он отвел в сторону. Ему было не по себе. Он понимал, что объектив бывает жестоким даже в особые дни, которые тем не менее полагалось обязательно запечатлеть.
Он хранил фотографию на дне этюдника.
Как и журнальные иллюстрации, для вдохновения?
Я посмотрел внимательно на холст, стоявший на мольберте Карандашные штрихи образовали различимый рисунок: два овала Лица. Лица, расположенные на одном уровне Щека к щеке Ниже, по- видимому, начальные наброски торсов. В нормальных пропорциях. Правый с плоским животом.
Искусство как способ исправления ошибок. Попытка Артура Дикинсона на пути постижения мастерства.
5 марта 1971 года.
Мелисса родилась в июне этого года. Артур Дикинсон не дожил нескольких недель до презентации самого своего ценного творения.
В этом снимке было и еще нечто такое, что поразило меня, пожилой, невысокий, невзрачный мужчина рядом с молодой, высокой и красивой женщиной.
Супруги Гэбни Безуспешная попытка Лео обнять жену за плечи.
Он был нормального роста, несоответствие было менее драматичным, но схожесть впечатления оставалась поразительной.
Возможно, по той причине, что муж и жена Гэбни стояли утром точно на этом же месте.
Возможно, я был не единственным, кому это бросилось в глаза.
Отождествление врача с пациентом.
Схожесть вкуса в отношении мужчин.
Схожесть вкусов в отношении интерьеров.
Кто на кого повлиял?
Загадка курицы и яйца, посетившая меня, когда я сидел в кабинете Урсулы, сейчас вернулась и принялась мстительно долбить мозг.
Я подошел к полке с вертикальными гнездами. На ярлычках под каждым гнездом были от руки написаны фамилия художника, название картины, ее описательные данные, даты создания и покупки.
Сотни гнезд, но Артур Дикинсон был человеком организованным, коллекция располагалась в алфавитном порядке.
Кассатт, между Казалем и Коро.
Восемь гнезд.
Два из них были пусты.
Я прочитал этикетки.
Остальные шесть на месте, в рамках и под стеклом. Я осторожно вытянул их посмотреть. Все черно- белые, ни одной на тему матери и ребенка.
Не хватало двух лучших эстампов.
Один украшает серую комнату пациентки, другой — кабинет врача.
Я стал вспоминать, как вели себя супруги Гэбни сегодня утром.
Лео пытался передать сочувствие. Но не преминул сказать мне, что считает версию Чикеринга о самоубийстве чепухой.
Потому что она подрывает его репутацию.
Урсула функционирует на совершенно ином уровне.
Прикоснулась к чосеровской двери так, словно та вела в храм.
Или в сокровищницу.
Я подумал о нигде не фигурирующих Джининых деньгах «на мелкие расходы». О двух миллионах...
Вдруг да подарки не ограничивались областью искусства?
«Лечебные» переводы как путь к обогащению? Зависимость и страх могут вызвать у человека что-то вроде рака души. Тот, кто предлагает исцеление, может называть любую цену.
Я стал думать о тех подарках, которые преподносились мне. В основном это были рукотворные изделия детей — кухонные прихватки, рамки из палочек от фруктового мороженого, рисунки, глиняные фигурки Мой кабинет дома был завален ими.
Что касается подношений от взрослых, то я взял себе за правило принимать лишь подарки типа символических — цветы, конфеты. Корзиночку фруктов в желтой бумаге. Все имеющее более значительную или непреходящую ценность я отклонял. Сделать это так, чтобы не обидеть человека, порой стоило немалых ухищрений.
Никто никогда еще не совал мне в руки редкое произведение искусства. Но все равно мне нравилось думать, что я отказался бы его принять.
Не то чтобы принимать подарки было делом подсудным; с этической точки зрения это действие лежало где-то в туманной области между преступлением и просчетом. И я, конечно же, не был святым,
