Частное расследование

— Как раз сейчас я кое-что пишу. Но вообще занимался другими вещами.

— Частная практика?

— Судебная работа.

— А что именно?

— Случаи, где фигурируют травмы и телесные повреждения. Дела об опеке детей.

— Скверное дело — присуждение опеки, — заметил он. — Что вы думаете о совместной опеке?

— Неплохо срабатывает в некоторых ситуациях.

Он усмехнулся.

— Славная отговорка. Наверно, приходится приспосабливаться, когда имеешь дело с юридической системой. На самом деле родителей, которые стараются, чтобы это сработало, следует всячески поддерживать. Если несколько попыток окажутся неудачными, то ребенок должен остаться на попечении того из родителей, кто лучше владеет навыками ухода за ребенком, его воспитания, независимо от того, кто это будет — отец или мать. Вы согласны с этим?

— Я думаю, надо делать так, как будет лучше ребенку.

— Но так думают все, доктор. Проблема в том, как сделать добрые намерения действенными. Если бы я мог настоять на своем, то любое решение об опеке принималось бы лишь после того, как специально обученные наблюдатели реально поживут в семье несколько недель, ведя тщательные записи с применением четкой и надежной поведенческой шкалы и докладывая о результатах группе специалистов-психологов. Как вам такая идея?

— В теории звучит неплохо. На практике же...

— Нет-нет, — сказал он, продолжая неистово жевать. — Я основываюсь именно на практическом опыте. Моя первая жена решила уничтожить меня юридически — это было много лет назад, когда суды даже и слушать не желали аргументов отца. Она была пьяница и курильщица, безответственная до мозга костей. Но для идиота-судьи, перед которым слушалось дело, решающим фактором было наличие у нее яичников. Он присудил ей все — мой дом, моего сына, шестьдесят процентов того жалкого состояния, которое я скопил, работая нештатным лектором. Через год после этого она, надравшись до положения риз, закурила в постели. Дом сгорел дотла, и я навсегда потерял сына.

Это говорилось совершенно бесстрастно, его бас звучал монотонно, словно сирена в тумане.

Поставив локти на крышку стола, он сложил вместе концы пальцев обеих рук и стал смотреть в образовавшееся ромбовидное оконце.

Я сказал:

— Мне очень жаль, что так случилось.

— Для меня это было ужасное время. — Теперь он жевал медленно. — Сначала казалось, что больше ничто и никогда уже не станет мне опорой для воссоздания жизни. Но вот появилась Урсула. Так что луч надежды, наверно, есть всегда.

В его голубых глазах пылал огонь. Безошибочно узнаваемый огонь страсти.

Я думал о том, как она подчинилась его требованиям. Как он смотрел на ее ягодицы. Может, его особенно возбуждала ее способность быть одновременно и женой, и ребенком.

Он опустил руки.

— Вскоре после трагедии я снова женился. До Урсулы. Еще одна ошибка в суждении, но тут, по крайней мере, не было детей. Когда я познакомился с Урсулой, она была студенткой последнего курса и подавала заявление в аспирантуру, а я был действительным профессором университета, преподавал на медицинском факультете и к тому же являлся первым в истории медфака заместителем декана, который был назначен на этот пост, не имея степени доктора медицины. Я увидел ее потенциальные возможности и вознамерился помочь ей реализовать их. Замечательное достижение в моей жизни. А вы женаты?

— Нет.

— Прекрасные узы, если удается добиться должного слияния. Мои первые две женитьбы оказались неудачными, потому что я поддался влиянию неосязаемостей. Забыл о своей подготовке. Никогда не отделяйте вашу науку от вашей жизни, мой друг Ваши знания о человеческом поведении дают вам большое преимущество над обычным, неотесанным homo incompetens[6]. Он снова улыбнулся.

— Ну, довольно лекций. А что является вашей добычей во всей этой истории — бедная миссис Рэмп?

— Я не на охоте, доктор Гэбни Я приехал за информацией.

— Этот тип Макклоски — ужасно неприятно думать, что он разгуливает на свободе. Как вы об этом узнали?

Я рассказал.

— Ах да, дочь. Справляется с собственными страхами путем попыток управлять поведением матери. Жаль, что она ни с кем не поделилась своей информацией раньше. Что еще вы знаете об этом Макклоски?

— Только основные факты в связи с нападением.

Похоже, никто не знает, почему он это сделал.

— Это так. Он оказался на редкость неразговорчивым, что для психопатов не типично — обычно они обожают хвастаться своими злодеяниями. Наверно, было бы неплохо, если бы с самого начала была известна причина. Для определения переменных факторов. Но в конечном итоге я не считаю, что общий план лечения пострадал. Ведь главное — это пробиться через все разговоры и заставить их изменить поведение. У миссис Рэмп дела шли прекрасно. Надеюсь, что в ее случае усилия были не напрасны.

Я сказал:

— Возможно, ее исчезновение связано как раз с успешным ходом лечения — ощутив вкус свободы, она решила ухватить кусочек побольше.

— Интересная теория. Но мы не поощряем нарушения программы.

— Бывает, что пациенты поступают по-своему.

— Себе во вред.

— А вы не думаете, что иногда они сами понимают, как им будет лучше?

— Как правило, нет. Если бы я так думал, то не мог бы с чистой совестью брать с них триста долларов в час, не так ли?

Триста долларов. При такой оплате — и таком интенсивном лечении, которое они проводили, — трое пациентов могли содержать всю клинику.

Я спросил:

— Это суммарный гонорар — ваш и вашей жены?

Он расплылся в улыбке, и я понял, что задал правильный вопрос.

— Эту сумму платят лично мне. Жена получает двести. Вы потрясены этими цифрами, доктор Делавэр?

— Они выше того, к чему я привык. Но мы живем в свободной стране.

— Вот именно. Большую часть своей профессиональной жизни я провел в колледжах, университетах и государственных больницах, где лечил бедных. Запускал в действие лечебные программы для людей, которые не платили за это ни гроша. На теперешнем этапе своей жизни я счел, что будет только справедливо, если плоды накопленных мною знаний я предложу богатым людям.

Взяв из прибора серебряную ручку, он покрутил ее в пальцах и положил на стол.

— Значит, — сказал он, — вы полагаете, что миссис Рэмп могла сбежать из дома?

— Думаю, такое возможно. Когда я вчера разговаривал с ней, она намекнула, что планирует внести кое-какие изменения в свою жизнь.

— Вот как? — Голубые глаза замерли в неподвижности. — Какого рода изменения?

— Она дала понять, что ей не по душе дом, в котором она живет, — слишком велик, и все богатства вокруг. Что она предпочла бы что-нибудь попроще.

— Что-нибудь попроще, — повторил он. — И все?

— Да, пожалуй, все.