Я присел на край кроватки. Синди подошла и встали рядом со мной. Вес моего тела заставил Кэсси вновь открыть глаза. Я улыбнулся девочке и потрогал ее пальчики. В желудке у малышки заурчало, и она вновь прикрыла глаза. Ее губы пересохли и потрескались. Крошечный кусочек омертвевшей кожицы свисал с верхней губы. При каждом вдохе он шевелился.
Я взял девочку за руку. Она не сопротивлялась. Сухая и шелковистая кожа, мягкая, как живот дельфина.
– Какая умница, – проговорил я и заметил, как ее глаза шевельнулись под веками.
– У нас была тяжелая ночь, – заметила Синди.
– Я знаю. Очень жаль. – Я взглянул на лежащую в моей ладони ручку. Новых следов от уколов нет, но видны старые. Крошечный квадратный ноготок большого пальца, под него забилась грязь. Я слегка надавил на пальчик, он поднялся и мгновение оставался вытянутым, потом опустился, постукивая по моей ладони. Я нажал еще раз – то же самое. Но глаза Кэсси оставались закрытыми, а лицо стало безмятежным.
Через секунду девочка уже спала, дыша в одном ритме с вливающимися в ее руку каплями жидкости.
Синди протянула руку и погладила щечку дочери. Один из плюшевых зверьков свалился на пол. Женщина подняла игрушку и хотела положить рядом с подносом, но поднос оказался дальше, чем она рассчитывала, и Синди потеряла равновесие. Я схватил ее за локоть и удержал. Под блузкой рука была тонкой и гибкой. Я отпустил Синди, но она какое-то время продолжала держаться за меня.
Я заметил следы беспокойства – те линии вокруг глаз и рта, которые с возрастом превратятся в морщинки. Наши глаза встретились. Ее были полны страха перед неизвестностью. Она отошла и села на диван-кровать.
– Было какое-нибудь обследование? – спросил я, хотя перед тем как прийти сюда прочел записи в истории болезни.
– Уколы и анализы. Сканирования всех видов. Мы очень задержались с обедом, и желудок Кэсси его не принял.
– Бедняжка.
Синди прикусила губу:
– Доктор Ивз говорит, что эта потеря аппетита вызвана или нервозностью, или какой-нибудь реакцией на изотопы, которые применяли при сканировании.
– Так бывает, – подтвердил я. – Особенно когда проводят много исследований и изотопы накапливаются в организме.
Синди кивнула:
– Она очень устала. Я думаю, сегодня вы не сможете с ней порисовать.
– Думаю, да.
– Как неудачно сложилось. У вас не было времени применить свои методы.
– Как она перенесла процедуры?
– Так измучилась после припадка, что была совсем апатичной.
Синди бросила взгляд на кровать, быстро отвернулась и уперлась ладонями в диван.
Наши глаза опять встретились. Женщина подавила зевок.
– Извините.
– Я могу чем-нибудь помочь?
– Благодарю. Но мне ничего не приходит в голову. – Она прикрыла глаза.
– Отдыхайте, – проговорил я и направился к двери.
– Доктор Делавэр.
– Да?
– По поводу этого визита на дом. Когда мы наконец выберемся отсюда, вы все еще намерены нанести нам визит, да?
– Конечно.
– Отлично.
Что-то в ее голосе – какая-то резкость, которой я не слышал раньше, – вынудило меня задержаться.
Но Синди лишь повторила:
– Отлично, – и отвернулась, будто примирившись с неизбежностью. Словно только что создавшийся критический момент пошел на спад. Когда она начала теребить свою косу, я вышел.
Вики Боттомли не было видно, дежурила незнакомая мне медсестра. Сделав отметку в истории болезни, я перечитал записи Стефани, невропатолога и консультирующего эндокринолога по имени Алан Маколей, обладавшего крупным и решительным почерком.
Невропатолог не обнаружил в двух последовательных электроэнцефалограммах никаких отклонений от нормы и полагался на Маколея, который заявлял, что признаков нарушения обмена веществ нет, хотя лабораторные исследования все еще анализировались. Насколько можно судить, поджелудочная железа Кэсси в структурном и биохимическом отношении абсолютно нормальна. Маколей предлагал продолжить генетические исследования и сканирование, чтобы исключить какую-либо опухоль мозга, и рекомендовал дальнейшие «интенсивные психологические консультации с доктором Делавэром».
Я не был знаком с этим врачом, и меня удивило упоминание моего имени. Желая понять, что он имел в виду под словом «интенсивные», я разыскал его телефон в больничном справочнике и позвонил.
– Маколей слушает.
– Доктор Маколей, это Алекс Делавэр – психолог, наблюдающий Кэсси Джонс.
– Вам повезло. Давно ее видели?
– Минуту назад.
– Как она?
– Будто выжата – изнурена припадком, я полагаю.
– Вероятно.
– Мать сказала, что желудок не удержал обед.
– Мать, да?.. Итак, чем могу быть вам полезен?
– Я прочитал ваши записи – насчет психологической поддержки. И подумал, нет ли у вас каких-нибудь предложений.
Длительная пауза.
– Где вы сейчас? – наконец спросил Маколей.
– У стола дежурной сестры в «палатах Чэппи».
– О'кей, слушайте. Через двадцать минут у меня начинается прием диабетиков. Я могу прийти туда чуть раньше – скажем, через пять минут. Почему бы нам не встретиться? Третий этаж, восточная сторона.
Заметив меня, он помахал рукой, и я понял, что видел его накануне, на собрании в память о докторе Эшморе. Смуглый лысый мужчина, который говорил хрипловатым голосом о Техасе и «смит-и-вессонах» в каждой сумке.
Стоя, он выглядел еще более крупным. Мощные покатые плечи и руки грузчика. Белая рубашка-поло, выпущенная поверх джинсов, ковбойские сапоги. Пропуск прицеплен прямо над изображением жокея и коня. Разговаривая с долговязым парнем лет семнадцати, он держал в одной руке стетоскоп, а другой изображал движения самолета – крутое пикирование и быстрый набор высоты.
За пятнадцать минут до начала приема в холле отделения эндокринологии начал собираться народ. На стенах висели плакаты о правильном питании. На столе рядом с брошюрами и пакетиками заменителя сахара стопками были сложены детские книжки и потрепанные журналы.
Маколей хлопнул парня по спине, я услышал обрывок фразы:
– Ты делаешь все, как надо, – продолжай в том же духе. Не давай ей портить себе жизнь и постарайся немного развлечься.
– Ага, правильно, – поддакнул парень. Большой подбородок и крупный нос. Большие уши, в каждом по три золотых кольца. Намного выше шести футов, но перед Маколеем он казался маленьким. Жирная желтоватая кожа, будто смазанная маслом, прыщи на щеках и лбу. Волосы подстрижены в стиле «новой волны», так что прическа имела больше линий и углов, чем самые эротические мечты архитектора.
– Намечается вечеринка, – мрачно проговорил он.
