улики?
– Какие, например?
– Шприцы в ящиках, капсулы инсулина в холодильнике. Шучу. Нет, на самом деле, я шучу только наполовину.
Я почти готова прямо в лицо обвинить Синди, открыть все карты. Если малышка заболеет еще раз, я смогу это с легкостью сделать, а если они возмутятся и сменят лечащего врача, то я, по крайней мере, буду знать, что сделала все, что могла. Ой-ой, меня разыскивают. Неонатология, один из моих недоношенных малышей. Должна идти, Алекс. Позвони, если что-нибудь узнаешь, хорошо?
Я перезвонил Майло:
– Работаешь по выходным?
– Поменялся с Чарли. Работаю по субботам, зато имею некоторую свободу действий в работе при лунном свете. Как поживает старушка Стеф?
– Отбросила теорию органического происхождения болезни Кэсси и вернулась к Мюнхгаузену. Никто не может обнаружить органическую причину возникновения гипогликемии.
– Очень плохо, – ответил Майло. – Между прочим, я получил данные по Реджи Боттомли, по дурному семени медсестры. Этот парень мертв уже пару лет. По какой-то причине его имя забыли изъять из картотеки. Покончил жизнь самоубийством.
– Каким образом?
– Зашел в ванную, разделся догола, сел на унитаз, выкурил сигарету с кокаином, забалдел и при помощи пистолета превратил свою голову в расколовшийся орех. Страшное месиво. Детектив по делам молодежи – дамочка по имени Данн – сказала, что, когда это случилось, Вики была дома, смотрела телевизор в соседней комнате.
– Бог ты мой!
– Да... Перед этим у них произошла небольшая размолвка по поводу беспутного образа жизни Реджи, после этого Реджи вышел из комнаты, достал свои штуки и пистолет из ящика комода, закрылся в уборной и – капут. Мамаша услышала выстрел, но не могла открыть дверь, пыталась сделать это кухонным топориком, но из этого ничего не вышло. Парамедики обнаружили ее сидящей на полу, рыдающей и с криком умоляющей сына выйти и все обсудить. Они взломали дверь и, когда увидели, что от него осталось, пытались не пропустить ее туда. Но она все же ухитрилась кое-что рассмотреть.
Так что этим можно объяснить ее непрекращающееся мрачное расположение духа.
– О Господи! – проговорил я. – Пережить такую трагедию. На решение Реджи повлияли какие-нибудь трудности в семье?
– Данн сказала, что жестокого обращения с ребенком не отмечалось. Она расценивала их отношения как отношения доброй матери и испорченного ребенка. Она задерживала Реджи множество раз и хорошо его знала.
– А как насчет папаши?
– Умер, когда Реджи был маленьким. Сильно пил, как ты и говорил. Парень очень рано стал попадать в неприятности, начал с марихуаны и постепенно поднимался по фармацевтической лестнице. Данн описала его: невысокий костлявый чудак, неспособный к учебе, не слишком сообразительный, на работе подолгу удержаться не мог. В криминальных делах тоже больших способностей не проявил – его вечно ловили, но он выглядел таким жалким, что судьи обычно бывали снисходительны. Буйным характером не отличался: единственный случай такого поведения – задержание за нападение. И даже это в общем-то можно считать незначительным – драка в баре: он шарахнул кием по голове какого-то мужика. Данн сказала, что Реджи становился все более агрессивным из-за кокаина и что рано или поздно он все-таки убил бы себя. По ее словам, мать долго терпела и пыталась делать все от нее зависящее. Конец истории. Это помогает тебе сделать вывод в отношении матери как подозреваемой?
– Не очень. Во всяком случае, спасибо.
– Что предпримешь дальше?
– За отсутствием других возможностей думаю нанести визит Дон Херберт. Вчера я разговаривал с женой Эшмора, и она сказала, что муж нанимал студентов – выпускников университета. Поэтому, возможно, Херберт обладает достаточной технической подготовкой, чтобы понять, что именно хотел обнаружить Эшмор в истории болезни Чэда.
– С женой Эшмора? Ты что, нанес визит соболезнования?
– Да. Приятная леди. Эшмор был весьма интересным человеком.
Я рассказал ему о том, что произошло с этой парой в Судане. О системах, применявшихся Эшмором в азартных играх, о его инвестициях.
– «Блэк-джек». Ничего себе. Наверное, был очень умен.
– Она сказала, что он был гениален в математике, прекрасно знал компьютер. Кроме того, имел коричневый пояс в нескольких видах единоборств. Он не был такой уж легкой добычей для хулиганов.
– Ты так считаешь? Я знаю, ты раньше занимался всей этой ерундой, я ни в коем случае не хотел бы разочаровать тебя, но мне приходилось встречать множество настоящих мастеров в боевых искусствах с табличками на пальцах ног. Одно дело на ковре – кланяться, прыгать и визжать, как будто тебе в прямую кишку воткнули булавку для шляпы, и совсем другое дело на улицах. Между прочим, я справлялся по поводу убийства Эшмора в Голливудском отделении полиции, они считают, что шансы раскрытия преступления невелики. Полагают, что вдова не слишком надеется на свершение правосудия в отношении преступников.
– Вдова еще слишком потрясена, чтобы на что-то надеяться.
– Да-а...
– Что да?
– В общем, так. Я много думал о твоем деле – о психологической стороне этого синдрома Мюнхгаузена, и мне кажется, что мы упустили из виду потенциального преступника.
– Кого именно?
– Твою приятельницу Стеф.
– Стефани? Почему?
– Это женщина. У нее медицинское образование, ей нравится ощущать власть, она желает быть в центре внимания.
– Я никогда не считал, что Стефани стремится привлечь к себе внимание.
– Не ты ли говорил, что в прежние времена она была видным радикалом? Председателем Союза интернов?
– Да, конечно, но она выглядела искренней. Идеалисткой.
– Может быть. Но взгляни на это по-другому. Лечение Кэсси ставит ее прямо в центр событий, и чем серьезнее болезни ребенка, тем больше внимания падает на Стефани. Она изображает спасителя, героя, мчится в отделение неотложной помощи и возглавляет процедуры. А тот факт, что Кэсси – ребенок большой шишки, делает все это еще более приятным, с ее точки зрения. И эти внезапные перемены, которые с ней случаются, – один день синдром Мюнхгаузена, на следующий день болезнь поджелудочной железы, затем опять Мюнхгаузен. Не чувствуется ли в этом истеричность? Твой проклятый вальс?
Я стал переваривать сказанное.
– Может быть, есть причины тому, что малышка впадает в истерику при виде Стефани, Алекс?
– Но к ней применима та же логика, что и к Вики, – возразил я. – Вплоть до последнего припадка все болезни Кэсси начинались дома. Каким образом в этом могла быть замешана Стефани?
– А она посещала их когда-нибудь на дому?
– В самом начале – может, пару раз – устанавливала монитор, контролирующий сон.
– О'кей. А как ты смотришь на такую версию: первые болезни ребенка были настоящими – круп или что там еще. Стефани лечила ее и обнаружила, что быть доктором у внучки председателя правления очень даже неплохо. Опьянение властью – ты сам говорил, что она намерена стать заведующей отделения.
– Если бы это было ее целью, то, вылечив Кэсси, она бы предстала в еще более выгодном свете.
– Родители еще не отказались от нее, ведь так?
– Нет, они о ней хорошего мнения.
– Вот видишь. Она сделала их зависимыми от себя и экспериментирует с Кэсси, и то и другое ей только
