доктор...
– Ивз.
– Да, правильно. Я здесь временно и этими пациентами не занимаюсь.
Я повесил трубку и взглянул в окно на верхушки деревьев, которые под лимонными лучами заходящего солнца приобретали серый оттенок. Поразмышлял еще немного над финансовой стороной дела.
Я вспомнил кое-кого, кто мог бы просветить меня в вопросах финансов. Лу Сестер, когда-то незаменимый эксперт в вопросах акций и облигаций, а ныне – исправившийся ветеран «черного понедельника»[41].
Крах захватил его неожиданно, и он все еще отчищал свою замаранную репутацию. Но, несмотря на это, по-прежнему оставался в числе моих друзей.
Несколько лет тому назад я скопил немного денег – работал восемьдесят часов в неделю и сократил свои расходы. Лу обеспечил мне финансовую безопасность, поместив мои деньги в недвижимость на побережье в те времена, когда еще не наступил бум на землю. Затем он удачно продал мои владения и поместил прибыль в акции с голубой каймой и свободные от налогов облигации. Он не спекулировал моими бумагами, потому что знал: занимаясь психологией, я никогда не смогу разбогатеть и потому я не могу позволить себе большие потери.
Доход с инвестиций все еще поступал. Медленно, но верно дополняя то, что я зарабатывал судебной экспертизой. Я никогда не буду в состоянии купить картины французских импрессионистов, но если придерживаться разумного стиля жизни, то, вероятно, я смогу, если мне того захочется, не работать в поте лица, добывая себе на пропитание.
Тем не менее даже после потери большей части своего имущества и почти всех клиентов Лу оставался весьма состоятельным человеком. Теперь он проводил свое время то на яхте в южной части Тихого океана, то в имении в Вилламетт-Вэлли.
Я позвонил в Орегон и побеседовал с его женой. Голос ее, как всегда, был спокоен, и я задумался, было ли это признаком сильного характера и хорошего воспитания или просто притворством. Мы немного поболтали, а затем она сообщила, что Лу вместе с сыном отправился в пеший поход к горе Рейнир, штат Вашингтон, и ждут их не раньше завтрашнего вечера или утром в понедельник. Я передал ей все, о чем хотел бы спросить у друга. Для нее это был пустой звук, но я знал, что они с Лу никогда не разговаривают о финансовых проблемах.
Пожелав ей всего хорошего, я повесил трубку.
Затем выпил еще чашку кофе в ожидании возвращения Робин, которая помогла бы мне забыть этот день.
21
Она тащила два чемодана и выглядела веселой. Третий чемодан лежал в ее новом пикапе. Я принес его в дом и стал смотреть, как она распаковывает багаж и развешивает свою одежду, заполняя пустоту в гардеробе, к которому я не притрагивался более двух лет.
Усевшись на кровать, она улыбнулась:
– Вот.
Мы постояли немного, обнявшись и наблюдая за рыбками. Затем отправились пообедать, взяв баранью лопатку с ребрышками в спокойном месте в Брентвуде, где мы оказались самыми молодыми посетителями. Вернувшись домой, мы провели остаток вечера, слушая музыку, читая и попивая джин. Это создавало романтическое настроение, легкое чувство возраста и было чрезвычайно приятно. На следующее утро мы прогулялись в узкой лесистой долине, притворяясь, что любим наблюдать за дикими птицами, и придумывая названия для попадавшихся на нашем пути крылатых существ.
Воскресный ленч, который мы устроили на верхней террасе, состоял из гамбургеров и чая со льдом. После того как мы вымыли посуду, Робин углубилась в кроссворд, кусала ручку и часто хмурилась. Я растянулся в шезлонге, внушая себе абсолютное отстранение от мыслей о работе. Вскоре после двух Робин отложила кроссворд со словами:
– Хватит. Слишком много французских слов.
И разлеглась рядом со мной. Мы впитывали солнце до тех пор, пока я не заметил, что Робин начала проявлять беспокойство.
Я наклонился над ней и поцеловал в лоб.
– Как приятно... что я могу предложить тебе?
– Ничего, спасибо.
– Ты уверен?
– Ага.
Она попыталась заснуть, но вместо этого стала еще более беспокойной.
– Мне бы хотелось сегодня побывать в больнице, – заметил я.
– О, конечно... Раз ты собираешься уехать, я тоже могла бы заглянуть в мастерскую и закончить некоторые дела.
Комната Кэсси была пуста, белье с кровати снято, шторы опущены. На ковре остались следы от пылесоса. Ванная комната продезинфицирована, на унитазе бумажная полоса.
Я вышел из комнаты и услышал чей-то голос:
– Подождите.
Передо мной стоял охранник. Выбритое до блеска треугольное лицо, мрачный рот и очки в черной оправе. Тот же самый тип, с которым я познакомился в первый день своей работы в клинике и который настаивал на оформлении нового пропуска.
Он блокировал выход. Выглядел так, будто был готов к атаке на гору Сан-Хуан-Хилл[42].
– Прошу прощения, – проговорил я.
Он не двинулся с места. Между нами оставалось немного свободного пространства, но я смог взглянуть на его значок. На нем было написано: «Сильвестр. Административное управление».
Охранник изучил мой пропуск и сделал шаг назад. Частичное отступление, но недостаточное для того, чтобы позволить мне пройти.
– Видите, я получил новый пропуск, – заметил я. – Яркий и блестящий, с цветной фотографией. А теперь не будете ли вы так любезны убраться с моей дороги, чтобы я мог пойти и заняться своими делами.
Он пару раз взглянул то на пропуск, то на мое лицо, сравнивая меня с фотографией. Наконец, отойдя в сторону, проговорил:
– Эта палата закрыта.
– Да, я вижу. До каких пор?
– Пока не откроют.
Я прошел мимо него и направился к тиковой двери.
– Вы ищете что-нибудь конкретное?
Я остановился и обернулся. Одна его рука лежала на кобуре, а другая сжимала дубинку.
Подавив желание рявкнуть: «Ну, стреляй, парень», я объяснил:
– Пришел навестить пациентку. Она лежала в этой палате.
В общем отделении я воспользовался телефоном, чтобы позвонить в пункт приема и выписки пациентов и получил подтверждение, что Кэсси была выписана час назад. По лестнице спустился на первый этаж и в автомате купил водянистую кока-колу. Со стаканчиком в руке я направился в вестибюль и там чуть не столкнулся с Джорджем Пламбом и Чарльзом Джонсом-вторым. Они шли очень быстро, так что Джонс еле успевал переставлять свои коротенькие кривые ноги. Мужчины громко смеялись. Вот вам и обеспокоенный дедушка.
Я выходил в вестибюль, а они как раз подходили к дверям. Джонс увидел меня, и его рот застыл. Через несколько секунд перестали двигаться и его ноги. Пламб тоже остановился, чуть-чуть позади хозяина. Розовый цвет его лица был ярче, чем когда-либо.
– Доктор Делавэр, – поприветствовал Джонс. Из-за природной скрипучести его голоса слова прозвучали как предупреждающее рычание.
– Мистер Джонс.
